Анна Седокова - Я сильная. Я справлюсь [litres]

Мы были помолвлены и планировали свадьбу, когда я осознала, что замуж выходить не хочу. Это я-то, женщина, свято убежденная в том, что дети должны рождаться в законном браке! Впрочем, пожить вместе мы все-таки попробовали. Получалось плохо. Он все так же не выносил Монику, он не очень интересовался своим новорожденным сыном. Через месяц после рождения Гектора мы крупно поссорились, и я поняла, что я не могу так жить. И что – если я хочу что-то изменить, как бы ни было сложно – я должна изменить это сейчас. И я ушла.

Папа Гектора очень тяжело воспринял мой уход. Настолько тяжело, что в результате он практически не общается с сыном, не интересуется его жизнью и, разумеется, никак не помогает мне финансово. Я в этом тоже, конечно, виновата, потому что, уходя, гордо бросила, что мне от него ничего не нужно. Я же сильная. Я гордая. Я идеальная женщина, которая справится сама с любыми трудностями. И когда его кто-то спросил, почему он не помогает ребенку, он вполне резонно ответил:

– Знаете, уходя, она сказала, что сильная и справится. Вот пусть справляется.

Наверное, если бы я попросила у него денег, он бы дал. Или нет. Я не знаю. Просто потому, что я никогда этого не делала.

Иногда я думаю, почему все-таки у нас ничего не получилось? Ведь вначале мы очень сильно друг друга любили, все было красиво, достойно, правильно. И «да» на предложение выйти замуж я ему ответила совершенно искренне. Казалось бы, ну всего-то надо было для счастья – отказаться от работы. Денег бы хватило. Но именно в этом и была проблема. Отказавшись от работы, я должна была отказаться от себя настоящей. От своей реальной жизни. Профессия всегда была моим спасением в сложные времена, моей отдушиной. Когда не было ни денег, ни ресурсов, меня не спасали ни родные, ни друзья, ни мужчины – только работа. Работа меняла мою жизнь, будь то кастинг в группу «ВИА Гра» или «Ледниковый период» и еще десятки таких важных моментов. И предать дело, которым я занималась всю жизнь и которое искренне люблю, я не могла.

Сейчас я уже понимаю, насколько это важно – встретить человека, который не будет ревновать тебя к твоему делу, не будет его обесценивать. А, наоборот, будет давать тебе силы. Вы должны думать вместе, идти вместе в одном направлении, вот тогда что-то получится.

Как только я объявила о расставании с отцом ребенка, снова мир вокруг меня взорвался. Газеты наперебой выясняли, кто же отец Гектора. Кто же он? (Я говорила тогда и еще раз скажу сейчас: «Это человек, который не хочет, чтобы все знали, что он отец Гектора. И мне кажется, я должна хранить эту тайну. Для него это важно, а значит, я не вправе тайну открыть».) Газеты писали о том, что Седокова вновь осталась одна, снова никому не нужная, только теперь у нее уже трое детей от разных отцов. Сколько можно уже рожать и что она себе позволяет, в конце концов!

Предать дело, которым я занималась всю жизнь и которое искренне люблю, я не могла

Верю, что рано или поздно у нас все получится. Это путь, который нам всем надо пройти, он сложный, но мы его преодолеем

Я, казалось бы, уже привычная к подобным ударам судьбы, опять начала погружаться на дно. Окончательно добила меня следующая история.

Когда родился Гектор, стало очевидно, что жить между двумя континентами больше нельзя. Летать с ним по 12 часов каждые две недели было сложно. Оставаться где-то в одной стране тоже невозможно – в России у меня работа, в Америке у Алины школа, а у Моники отец. Принять решение было очень сложно, но все-таки чаша весов склонилась в пользу Москвы – у Алины в Америке начались серьезные проблемы со школой, в которой она училась. Мне вообще не очень нравилось то, как влияли на нее ее американские одноклассники – отношения с ними были очень сложные, друзей моя дочь там себе так и не завела, и у нее стал портиться характер. Я подумала, что будет неплохо хотя бы на год сконцентрироваться на какой-то одной стране, дать возможность Алине пожить в других реалиях и немного прийти в себя. Мы вернулись в Москву.

Положение было ужасное. Я понимала, что снова, в который уже раз, облажалась. Только теперь у меня на руках уже не двое, а трое детей, один из которых совсем маленький и которому я должна стать одновременно и мамой, и папой. Параллельно надо было адаптировать Алину к новой, совершенно чужой для нее стране, искать для нее подходящую школу, оплачивать ее, снимать квартиру, всех кормить. А для этого я должна постоянно ездить на гастроли и петь песни. Куда при этом девать совсем маленького Гектора? Ему постоянно нужна мама, а родственников, которые бы могли помочь мне его растить, у меня нет.

Я понимала, что силы мои на исходе и что я сейчас сломаюсь.

И тут, как будто всего вышеперечисленного было мало, начался судебный процесс, в ходе которого мы с Майком устанавливали опеку над Моникой. Это был очень долгий процесс, он вымотал мне все нервы и совершенно меня разорил. Каждый месяц мне приходилось отдавать американскому адвокату 30 тысяч долларов. А мысли о том, что у меня забрали ребенка, она живет в другой стране, работоспособности не добавляли. Виделись мы только под надзором. Разговаривать с ней надо было только по-английски, и неважно, что Моника практически не понимала этого языка, главное, что надзирательница понимала. По телефону нам с ней разговаривать не давали.

В общем, я не знаю, как выжила вообще в тот год. Я ни о чем не думала, кроме как об этой борьбе. И я победила. Нам оставили обоюдную опеку над ребенком. Единственное условие – я не имею права забирать Монику в Москву, даже на один день. И в этом большая сложность, потому что у нас дома я с ней встретиться не могу. Только на нейтральной территории. И каждый раз при встрече дочка плачет, потому что хочет домой. Потому что последний раз видела нашу собаку Марусю, когда та щенком была, а сейчас ей два с половиной года. Но самое главное – Моника хочет быть в семье, хочет проводить время с братом и сестрой в нашей общей квартире. Да, мы встречаемся все вместе, когда едем отдыхать, но это немного не то. Там мы живем в гостинице. А Моника скучает по дому, где разложены ее вещи, где хранятся ее игрушки и висят на стенах ее картины. Несмотря на то, что она уже полтора года не была в нашей квартире, мы все оставили на прежних местах.

Еще одна моя большая победа – наши хорошие отношения Майком. Меня мало кто понимает, все удивляются, что я, пройдя через весь этот ад, сама инициировала наши хорошие отношения. Но, поскольку я сама – ребенок разведенных родителей, я, еще будучи совсем юной, пообещала себе, что никогда в жизни не позволю, чтобы мой ребенок слышал, как мы с его папой ругаемся. Пока держу слово, данное себе тогда, и очень этому рада. Когда мы с Майком ссорились, я ему всегда говорила: