Елена Погорелая - Черубина де Габриак. Неверная комета

В тот самый день, когда удар вывел Р<���ашель> М<���ироновну> из числа живых, ушла из жизни в ссылке в Ташкенте, в больнице Ел<���изавета> Иван<���овна> Васильева, оставившая в русск<���ой> поэзии блестящий след как поэтесса Черубина де Габриак, мне очень близкая как человек. <���…> И эти вести почему-то всегда приходят зимой, когда в Коктебеле начинается наша полярная зимовка и наш дом, такой переполненный летом, пустеет совершенно месяцев на 6, если не считать случайных приездов на Рожд<���ество> и на Пасху на несколько дней! [260] Письмо М. А. Волошина к Б. М. Овчинникову от 10 января 1929 года // Волошин М. А.. Собрание сочинений. В 13 т. Т. 13.2. С. 18.

Стремясь сохранить подлинную, первозданную память о Лиле 1909 года — о маленькой серьезной девочке, страшащейся собственного дара и надеющейся его обуздать, — он несколько раз принимается за воспоминания, но одолевают болезни, хозяйственные заботы, дрязги с советской администрацией Коктебеля… Да и образ Васильевой 1920-х годов, зрелой и мудрой, справившейся со своей одержимостью, заслонял для него образ испуганной двадцатилетней девушки, целовавшей ему ноги и посвящавшей стихи. К той девушке Волошин обращался мыслями куда реже, нежели собственно к Лиле Васильевой: Макс любил, чтобы человек представал перед ним переросшим себя самого. [261] Ср. с его письмом к матери от 30 декабря 1911 года: «Но ведь я каждого человека беру с его положительной стороны и совершенно сознательно стремлюсь разучиться судить и осуждать. <���…> Я стремлюсь в каждом человеке, которого судьба ставит на моем пути, найти те стороны, за которые его можно полюбить. Эти стороны почти всегда его воля к жизни и горение» (Волошин М. А. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 9. С. 674).

Наброски, сохранившиеся в его архиве, были опубликованы только несколько лет назад. [262] См.: Волошин М. А. Наброски для воспоминаний о Е. И. Дмитриевой // Волошин М. А. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 7.2. С. 472–483. До тех пор история Черубины фигурировала в передаче Т. Шанько, записавшей эту историю под диктовку Волошина в Коктебеле летом 1930 года.

Со слов Щуцкого записала историю Личиши и его племянница М. Соловьева. Эти блестящие записи, опубликованные на электронных ресурсах, все еще ждут своего издателя и комментатора. Юлиан же хотя и не успел оставить подробных воспоминаний, но даже десятилетие спустя признавался, что «вещества» его дружбы с Васильевой не нарушила самая смерть.

Вообще, если вдуматься, то окажется, что о Лиле, собравшей столько уничижительных отзывов после смерти: ее упрекали в кликушестве, лживости, ненасытности; в том, что она манипулировала мужчинами, в том, что умышленно сталкивала их лбами… Так вот, об этой Лиле никто из близко знавших ее никогда плохо не говорил. Все упреки обращены к ней от тех, кто ее знал лишь мельком: от М. Кузмина, от С. Маковского, от И. фон Гюнтера… Ко всему прочему, знали они только Лилю Дмитриеву 1909 года — юную, пробующую свои женские и поэтические силы, находящуюся на грани измененного состояния сознания, — а вовсе не Елизавету Васильеву 1910–1920-х годов с ее творческой силой и внутренним магнетизмом.

Эту Елизавету Васильеву все любили. Максимилиан Волошин, Самуил Маршак, Юлиан Щуцкий, Лида Брюллова-Владимирова, для которой их дружба была самой яркой страницей всей жизни; друзья, поклонники, корреспонденты, ученики… Уходя из жизни (Волошин умер после тяжелой болезни в 1932 году; Лида и Юлиан, оба пострадавшие за антропософию, погибли под колесом репрессивной машины, — Юлиан был расстрелян в 1938-м, Лида умерла в ссылке в начале 1950-х…), они вспоминали о Лиле с теплом и признательностью, а ее дружба как будто бы переводила их через смерть.

Если вернуться к Лилиному уходу, то едва ли не больше всех был потрясен им Евгений Архиппов. «Я больше не пишу о Черубине, я не могу притронуться к Ея вещам, к книгам, подаренным Ею. После Ее смерти — я избегаю смотреть на Ея вещи», — с отчаянием говорил он Волошину в 1929-м. Однако судьба уготовила Лилиному биографу долгую, хотя и не безоблачную, разумеется, жизнь. В конечном итоге именно его архив сохранил для нас и Черубину, и Лилю, и Елизавету.