Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Отец ни на роды, ни на крестины не успел.

Отцу в момент рождения Сергея было 22 года. Матери — 20.

После Сергея родились сёстры Ольга, прожившая два с половиной года, и Аня, умершая в младенчестве.

Для тех времён — ситуация скорее обычная. «Бог дал — Бог взял. Баба ещё выносит».

Что от бабы в итоге оставалось и насколько любила она свою жизнь как таковую и семейную жизнь в том числе? Ответа на этот вопрос у русской крестьянки никто не спрашивал.

Рискнём утверждать: Александр Никитич любил свою Татьяну, а она его — нет.

Сына он тоже любил — как умел.

А сын?

Отец в определённом смысле переживал трагедию: куда-то подевалась, невесть на что растратилась целая его жизнь. Распавшаяся изначально семья так и не сложилась в крепкое единство.

Неприметная, разломанная надвое судьба — разве для поэта это не колорит?

Оказалось, нет.

Есенинская, по большей части беспутная, личная жизнь — осколок несостоявшейся любви его родителей. Только этим колоритом он гордиться совсем не желал и в поэтическом своём мифе его не использовал.

Но это всё-таки он, отец, догадался про Сергея, что он иной, что он — «бог знает кто». В отличие от матери и деда с бабкою: они смотрели на Сергея в лучшем случае с недоумением.

«Стихи слагает, поди ж ты. А работа-то есть какая у него?»

Предки Есенина и по материнской, и по отцовской линии в первой половине XIX века были людьми с достатком, а обеднели незадолго до его рождения.

Один факт: в 1790 году прямой кровный предок Есенина Никита Кверденёв (иногда в бумагах — Каверденов) смог откупиться от рекрутской повинности, к 1794-му стал сельским старостой, а значит, был грамотным, что было редкостью в стране, где и сотню лет спустя основная часть крестьянского населения грамоты не знала.

Прадеда Есенина по отцовской линии звали Иосиф Климентович, а прабабушку — Варвара Стефановна; имена для рязанской деревни, на нынешний слух, не самые привычные — святцы подсказали, не иначе.

В 1871 году их сын, дед Сергея Никита Осипович (Иосифович) Есенин, поделил с братом усадьбу в центре Константинова, где поставил дом — двухэтажный, по той причине, что участок был совсем небольшой, в одну сотку: в деревне не было свободной земли.

В этом доме Сергей и родился.

Первый этаж бы отведён под лавку. Какое-никакое хозяйство они имели — две коровы, свинья, овцы, — но основной доход получали по торговой части.

То есть, так или иначе, поэт — не только сын лавочника, но и внук.

Никита Осипович тоже какое-то время служил деревенским старостой и был грамотен.

Как и Никита Осипович, оба его брата, Григорий и Яков, занимались торговлей.

Фамилия их долгое время писалась как Ясинины.

Дед Никита был не только хозяйственным, но и набожным.

Женился он, по крестьянским меркам той поры, поздно, на двадцать восьмом году жизни, и к этому возрасту обзавёлся деревенским прозвищем Монах — а кто же ещё, раз так долго не женится.

Сестра Есенина Александра утверждала впоследствии, что Никита Осипович вообще собирался уйти в монастырь, но передумал.

Готовился в монахи, а в итоге поставил в самом центре деревни двухэтажный дом и начал торговое дело, будто персонаж из романа Мамина-Сибиряка или Вячеслава Шишкова.

Говорят также, что «монахами» Есениных прозвали за набожность супруги Никиты Осиповича Аграфены (Агриппины) Панкратьевны Артюшиной, которую он взял в жёны шестнадцатилетней и которую соседи дразнили Монашкой.

Прозвище на многие годы пристало ко всему роду, пережив и Никиту Осиповича, и Аграфену Панкратьевну.

Никита Осипович умер в 1885-м, прожив 42 года. Сергей Есенин его не застал — но и его в детстве мальчишки кликали Монахом. В 30 лет Аграфена осталась вдовой.

Согласно воспоминаниям сестры Саши, Сергей, когда вырос, «никогда не произносил имя» бабушки по отцовской линии. «Её как бы не существовало…» — говорила сестра.

Во всех есенинских автобиографиях речь идёт только о стариках по материнской линии. Все — достаточно многочисленные — упоминания бабушки в стихах Есенина навеяны исключительно бабушкой Титовой.

Ещё одна загадка.

Пока Никита Осипович был жив, совсем ещё молодая Аграфена могла его подменять в торговле — думала быстро, говорила складно, считала ловко.

Но умер муж — и сразу стало не до торговли; осталось четверо детей, хорошо ещё, не совсем малые: старшей дочери было четырнадцать, скоро на выданье. Сын Александр, как мы помним, двенадцати лет был услан в Москву, не попав, как мечтал, в рязанские соборные певчие. Взрослеть приходилось на бегу: только ещё лазил по откосу Оки с деревенскими, и вот уже, надрываясь, тягаешь мясные туши, а вокруг ни одного родного человека.

И следующего сына, едва ему исполнилось двенадцать, мать отправила туда же — в московскую лавку, только в ученики к жестянщику.

Детей, по сути, ещё и не оперившихся, отрывали от себя и слали едва ли не навек прочь, где их могло ждать что угодно.

Зато не умрут с голоду — таковы были суровые резоны. Работали дети за кормёжку, денег им не платили.

Из года в год всякий двор выживал, помня о голоде, который всегда был близко.

Голод — это не когда тебе хочется съесть несколько больше, а когда умираешь ты сам и все твои близкие.

Всё это явным образом повлияло на характер Аграфены Панкратьевны: защиты она более всего искала на небесах, а с родственниками не сентиментальничала.

Какое-то время вдова вела общее хозяйство с братьями покойного мужа — так понадёжнее. Но иной раз не поймёшь, где твоё, где чужое, и голоса у одной бабы, чтобы отстоять своё, никогда не хватит против голоса любого из деверей.

Аграфена Есенина и Фёдор Андреевич Титов разругались ещё до свадьбы Сергея и Татьяны: не сошлись в приданом.

Татьяна была на редкость фигуриста и хороша собой — как в стихах, которые ещё вспомним: «…краше не было в селе»; но и Александр был не по-деревенски миловиден. Ну и не последний козырь — карьера: он шесть лет не лодырничал, а дорос-таки до приказчика!

Кое-как Есенины и Титовы свадьбу перетерпели, чтобы при людях не позориться скандалом, но как невзлюбили друг друга в дни сватовства, так это и не преломилось уже никогда.

После свадьбы, как и полагалось, Татьяна Фёдоровна, в девичестве Титова, а теперь законная Есенина, переехала в дом мужа.

Аграфена Панкратьевна, как пишут, была «до фанатичности» богомольна. При любой возможности ходила по монастырям и скитам, дома привечала иноков и странниц, бродивших по деревням с якобы чудотворными иконами, и подолгу с ними говорила.

Лет ей в год свадьбы сына Александра было тридцать семь. «Бабка».

Аграфена любила петь, но по той причине, что вдове в русской деревне петь не пристало, — «а чего это она так развеселилася без мужа?» — добирала своё на похоронах, исполняя причитания с до страсти доходящим надрывом.