Михаил Любимов - Вариант шедевра

Но грянул белый, как обычно, вечер, потянулись из камбуза волшебные запахи (что ныне там? тушеные айсберги?), мужчины заспешили по коридорам, дамы залюбовались своими отражениями в стеклянных дверях, и все двинулись на праздник Нептуна. Ритуал включал стояние на одном колене перед священной кадкой со льдом и водой из Северного Ледовитого, потом ее поливали на благородные головы, радость не знала границ, и датчане, взяв за ноги медсестру, аккуратно опустили ее головою вниз и слегка макнули. Мне тоже окропили голову, чтобы я не думал о тебе, Таня.

7.09.1979. Сегодня ты гуляла по моему сну, а я заскучал, когда тебя не оказалось рядом, и снова рухнул в сон, чтобы тебя увидеть, но увидел свой служебный кабинет и чью-то противную рожу. Завтрак протекал вяло, а после вывезли нас снова в Якобсхавн, в долину (холодный труп лежал в долине той, в груди его, дымясь, темнела рана… и все из-за тебя!), она усеяна камнями, из которых великий скульптор Ветер создал шедевры. Тут и потрясные горы, и по соседству фьорд, и уже совершенно пресловутые айсберги, и вьется по горам бархатная трава, бежит вверх по белым камням, и, если приблизить к ней лицо, как к твоим губам, то можно рассмотреть в глубине ягоды черники. Датчане и гренландцы. Проблема. Вроде и в голову не придет, что одни колонизаторы, а другие бедные индейцы, которые летом ловят рыбу и делают детей, а зимой рыбу не ловят. В раскосых глазах туземцев нет-нет да мелькнут недоверие и опаска, политика тут под датским контролем, но рано или поздно, товарищ, верь, взойдет она, звезда пленительного счастья, и воспрянет ото сна великая Гренландия, и подружится с великим и самым добрым соседом – Советским Союзом!

За ужином много шутили, и призрачный канадец, у которого оказались такие рытвины и ухабы на лице, словно по нему прошелся огонь войны, признался, что вчера намешал джина и черного ликера и видел на палубе ночью пьяного бельгийского посла, воющего на луну в компании двух датчан. Интересно, кого видел бельгийский посол? Кто-то рассказал анекдот об арабе, для которого девушка – это по долгу, а мальчик – для удовольствия, а дыня – для экстаза. Немец вспомнил гренландку, присевшую пописать на улочке, а жена Дога, нашедшая вчера останки моржа, показала всем очередной трофей: два помятых гриба.

Что ты делаешь сейчас?

Проснулся в полночь от стука в дверь (стоянка в Эгедсминне, голоса взошедших на борт пассажиров), закутал свою наготу в пуховое одеяло, открыл и увидел юную гренландку, смутившуюся, словно перед ней стоял не Аполлон в тоге, а голый слон. Она ошиблась дверью, идея избавления от рака с помощью сифилиса провалилась.

8.09.1979. Мы уже в Эгедсминне, на пристани торгуют мясом моржей, а нас везут на уникальную креветочную фабрику. Вокруг высятся горы самых крупных в мире креветок, их хочется всех посолить, поперчить, залить самодельным соусом (горчица + майонез, хафхаф) и надраться под песни Высоцкого… Но очень не хочется чистить, а это целая процедура: на креветку с обеих сторон налегают валики (честь изобретения принадлежит гренландскому Ньютону-рыбаку, однажды задумчиво наступившего грубым сапогом на креветку, что привело к ее вылезанию из панциря), панцирь остается, хладный труп следует по конвейеру, где его дочищают хлопотливые женские руки, далее все летит в автоматы, фасовку и заморозку.

В Эгедсминне, моя дорогая, между прочим, расположена штаб-квартира инуитов, требующих объединить эскимосов всего мира, как соединяют пролетариев всех стран. Давай поедем к ним, купим домик на скале, заведем лаек, я буду ловить рыбу и бить нерп, спокойно умру от скуки на 72 единицы в месяц (три бутылки виски, какой мизер!). Ужин на борту, воют и лают лайки, я люблю тебя, и волны стучат: и все бессмысленно, и все бессмысленно, и все бессмысленно без тебя, Танька.

9.09.1979. Сегодня последний день, вчера была прощальная пьянка, и я толкнул спич. Пожаловался, что мне, коммунисту, не давали выступать и лишили одного из важнейших прав человека, похвалил датский МИД за то, что он организовал нам такое жаркое солнце (о, остроумие партшколы!). Отметил, что сегодня, в воскресенье, день тускл, как акулий суп, но в выходные даже волшебники не работают (общий смех, переходящий в хохот). Далее превознес достижения Гренландии (чтобы и в следующий раз пригласили), порадовался, что никого из нас не избили, не искусали и не съели (beaten, bitten, eaten – куда до таких рифм Хлебникову!), правда, дипломаты – народ несъедобный (громовой хохот). Когда спичевал, каюсь, о тебе не думал, только о себе, любимом.

Потом все напились, и я признался Догу как представителю социалистического правительства Дании, что вся группа – полное говно, ибо все они несоциалисты, а что представляет собой несоциалист, вечно думающий об обогащении, всем известно. Дог кивал головой. А потом я вышел на палубу и встретил в жопу пьяного бельгийского посла, который еще и не ложился.

– Боже мой! – я даже обнял его, так он качался, – как же так? Вы и не спали?

– Майк, – он тоже обнял меня, чтобы удержаться, – знаешь, что говорила мне покойная мама? «Не торопись спать, сынок, у тебя для этого еще будет масса времени!» Вам ясно, Майк?

Ясно. Я скоро увижу тебя.

А помнишь темный лес и нашу машину после ланча в Багсверде у озера? Как вдруг появился лесник в зеленой куртке с капюшоном и, обнаружив нас, погрозил пальцем, но был деликатен и качать права не стал…

Палатка, сауна, сауна, чужая квартира, холодок опасности, стук сердца.

Ведь все бессмысленно, ведь все бессмысленно без тебя.

Перестройку я встретил радостно, сейчас кажется, что даже слишком радостно, что лишний раз показывает зыбкость моих политических взглядов. Поддерживал я Горбачева, затем пел осанну Ельцину, однако после реформ Гайдара мой пыл поостыл, чему немало способствовало чтение русских философов вроде Розанова и Ильина. Заметим, что с людьми власти я не имел никаких контактов, хотя многим казалось, что пишу я в ежемесячнике «Совершенно секретно» по подсказке сверху. Увы и ах, но КГБ обо мне не забывал и из поля зрения не выпускал, особенно после того, как я поддержал Калугина, лишенного всех регалий.

Летом 1990 года неожиданно позвонил Геннадий Титов. Крючков вытянул его на самый верх, сделав начальником Второго главка, всей нашей всесильной контрразведки. Ну, к чему это приглашение? Явно не желание ласково обнять меня после десятилетней разлуки. Геннадий многозначительно сообщил мне, что обстановка в стране сложная, нужны консолидация и взаимопонимание в этот критический момент, и посему мы срочно должны повстречаться. Несколько ошарашенный, я взглянул на часы: стрелки тянулись к обеду, и халява за счет КГБ подоспела весьма кстати. Опасаясь попасть в занюханную консквартиру, я предложил любезный сердцу «Националь», прекрасный в шестидесятые, когда туда еще входили без взятки или обмеривающего взгляда, получали бульон в чашке с пирожком и кое-что еще. Зачем я нужен старому коллеге? Определить было несложно: я поддерживал перестройку, мой сын работал во «Взгляде», тогда главной огневой точке демократов. Беседа наша с Титовым не получилась (если не считать обеда), объятиями не закончилась и блудный сын в свое лоно не вернулся.