Михаил Любимов - Вариант шедевра

Сцена из моей пьесы «Убийство на экспорт», Московский областной драматический театр, 1984 г. Гл. режиссер Михаил Веснин, в главной роли Людмила Денисова

Мотали меня искусно, кормили щедро обещаниями, отфутболивали, перетасовывали из рук в руки, обнадеживали, подводили, снова обнадеживали, четыре года таранов головой, четыре года утерянных иллюзий, страшная мысль о собственной никчемности, кризис веры в себя. Порой подступало к горлу: к черту! уйти на службу в какой-нибудь отдел кадров, швейцаром, вахтером в Высшую партийную школу (там, правда, предпочитали генералов). Через свои связи в ЦК я вышел на Анатолия Смелянского, тогда еще завлита ЦТСА, эрудированного литератора, он мне честно пытался помочь; я читал свою пьесу за ресторанным столом Хаммеровского центра Григорию Горину, симпатичнейшему человеку, который замирал и боялся сглотнуть почки соте во время особо пафосных моментов.

И тут внезапная удача: политическую пьесу (о, Зубков и Боровик!) «Убийство на экспорт» взял Михаил Веснин, главный режиссер Московского областного драматического театра, пусть не «Комеди Франсез» или МХАТ, но свершилось! С Михаилом меня свела верный друг и бывшая жена Катя. Премьера состоялась в конце 1984 года, и не где-нибудь, а в здании филиала Малого театра на Ордынке, зал был набит прыщавыми пэтэушниками (тогда их так просвещали), в первые ряды я усадил празднично одетый бомонд из МИДа, разведки и ЦК, они дружно аплодировали, окупая бесплатные билеты. Чуть не падая от смущения, я выходил кланяться, все поздравляли с успехом, которого не было. И все же я чувствовал себя, словно высунул голову из навозной жижи и увидел солнце. Даже кое-какая пресса откликнулась: «Пьеса московского драматурга (!)… написана, как говорится, по горячим следам… эта история могла произойти и в Азии, и… когда революционное руководство объявляет о национализации собственности транснациональных корпораций… от взрыва подложенной ЦРУ бомбы… в президентское кресло садится американский ставленник… автор хорошо знает фактический материал… Дик Смит, выросший в среде, пропитанной атмосферой насилия».

Смешно и мило, все-таки в веселое время мы жили!

Мой старый друг Игорь Крылов особо не деликатничал:

«…что-то в проруби мелькает, что-то там болтается… И не мог понять я точно, слыша взрывы и пальбу, то ли это был цветочек, то ль иное что-нибудь».

Я ответил хлестко, в духе «Правды»:

«Для агентов ЦРУ, для завистников, копящих злость, эта пьеса – как говном по лицу или в задницу рыбья кость!»

За этот выпад был наказан весьма элегантно:

«Ты всех потрясаешь, милый, новаторством и отвагой: раньше писали – чернилами и, в основном, на бумаге».

Попадало и похлеще, – друзья меня любили, – сокурсник-вапповец, обаятельный и добросердечный Женя Клименко, помогавший пробивать пьесу:

«Мир не видал таких кретинов, как суперспай М. П. Любимов! Тебя заела в Ялте скука – лакаешь водочный коктейль, а обещал работать, сука, как драматург и как кобель!»

Но на этом дело не закончилось, «Убийство на экспорт» взяли на радио, причем главные роли исполняли корифеи: М. Державин, Н. Вилькина, Н. Волков, А. Ильин, В. Никулин, слушала вся страна (особенно в парикмахерских), дивная запись. До сих пор, выпив бутылочку, я заваливаюсь на тахте, вывезенной еще папой из побежденной Германии, и слушаю самозабвенно свою пьесу. Народ откликался живо, например, из далекого Свердловска: «Вы подарили в конце года минувшего большую радость. Театру Любимова (наконец!!!) дана дорога в эфир. Это вселяет оптимизм. Любимов – выдающийся художник…» Юрия Петровича от этого не убавилось.

Малый успех породил новый вулкан энергии, и я попер дальше, а тут перестройка, новые надежды… Мой шпионский бурлеск «Легенда о легенде» долго никто не брал из страха (там пахло пародией не только на ЦРУ, но и на органы), не вызывала восторгов мелодрама «Кемпинг». Другой опус – «Дипломатическая история». В финале советский посол хватал бомбу, заложенную западными террористами в посольство, – что там Жанна д’Арк, восходящая на костер! – часовой механизм тикал на весть зал, перекрывая патриотический монолог. Пьесу отбивали во всех театрах, опасаясь согласования с косным МИДом. В отчаянии я инсценировал «Мы» Замятина, соединив его с Оруэллом (их еще не печатали), пьеса разошлась по многим театрам, начались переговоры, а тут, черт побери, стали печатать все подряд, и «Мы» растворилась в целом шквале ранее запретной литературы.

И все же… и все же прекрасно жить надеждой, прекрасно верить в себя и, выпив утром чашку кофе, думать о своем предназначении, и важно садиться за стол, прикидывая, что в будущем, пожалуй, стоит перенять опыт Хемингуэя, работавшего стоя и опустив ноги в таз с водой. Хотя у него неплохо получалось и в уборной, сплошь уставленной книгами.

Так и текла жизнь со своими взлетами, падениями и перепадами. Разменяли квартиру, вступил я уже официально в брак новый, летом выезжал на машине с Таней в Прибалтику. Мы подружились с Галей и Валерой Кисловыми, он служил под моим началом в Дании, катались в Армению и по Прибалтике вместе, они оба оказались людьми симпатичными и порядочными, Валерий был одним из немногих коллег, не страшившихся контактов с отверженным. Иногда брал в поездки сына, крутившегося в институте, и даже его собаку старого Джека, без которого Саша не желал ехать, показал Джеку прекрасные места, благодарна мне, наверное, за это его собачья душа.

Сын наяривал на гитаре мои вирши:

Саша на глазах взрослел, учился прилежно, но без энтузиазма, процветал в институте как диск-жокей, иногда попадал в драки, а однажды больно толкнул какого-то майора, который шел не по своей стороне ему навстречу. Больше всего я боялся, что Саша захочет работать в МИДе или в КГБ, понятно, что туда его не призвали. Сын отказался от распределения в какой-то затрапезный институт, получил «свободный выбор», в результате мой старинный друг (и великолепный баритон) Борис Ключников, ветеран ЮНЕСКО, устроил его на радио, там и забрили его во «Взгляд».

Саша ездил по стране и познавал реальность. Работал переводчиком по линии ЦК КПСС, но реальную жизнь тоже попробовал.

Вот из его письма: «В городе одно двухэтажное здание, в котором я и живу на койке номер сорок один. Уборная одна на восемнадцать комнат, один телевизор, один чайник и одна газовая плита. Нещадно орут дети. Механизатор с танкистом Витей вечером выпили шесть бутылок водки. Воняло невыносимо, т. к. душа нет и бани тоже».