Татьяна Фрейденссон - Дети Третьего рейха [litres]

– Отцу. После его смерти за этим столом работаю я, теперь он мой.

– Что лежало в этих ящиках? Вы помните, что тут хранил отец?

– Много чего, – шумно выдохнул Клаус, выравнивая стопку листов столе, пытаясь тем самым несколько «причесать» рабочий хаос своего кабинета и привести к общему знаменателю порядка, царившего в остальных комнатах, – награды хранил. Он же был единственным человеком в Третьем рейхе, награжденным тремя Рыцарскими крестами… Как-то в детстве мы с братьями играли в его комнате – это был, разумеется, другой дом, другая страна и другая жизнь. И выдвинули ящик стола. Там были три креста и несколько фотографий, на которых отец был рядом с Гитлером…

– Он зациклился на фюрере?

– Они все на нем зациклены были, – спокойно и несколько брезгливо резюмировал Заур. – Пойдемте, я покажу вам веранду. Снимать в кабинете дальше смысла нет. Всё остальное к отцу не имеет отношения…

Кабинет Заура имеет отдельный выход во внутренний двор c огромной верандой, отделенной колоннами от зеленого сада. Заур устроился на стуле и, пока мы готовились, начал вертеться.

– Вас что-то беспокоит? – уточнила я.

– Меня? – удивился он искренне. – Нет. Я просто забыл сказать, что после съемки я приглашаю вас с ребятами в ресторан, посидеть на свежем воздухе – погода хорошая, а тут недалеко есть очень приличное место, где вкусно готовят.

Сам Клаус в детстве недоедал. Если первые четыре года его детства пришлись на период Третьего рейха и подъема отца по служебной лестнице, то весной 1945-го всё переменилось. Отец был арестован, мать с пятью детьми, жившие с 1944 года в замке Плассенбург, некогда резиденции Гогенцоллернов, в ночь капитуляции Германии, с 8 на 9 мая, были вынуждены покинуть свое роскошное жилище. Идти им было некуда.

«К счастью, мать познакомилась с пастором деревни Кройсен. Деревня Кройсен расположена под замком Плассенбург. И этот пастор принял нас 9 мая, когда мы остались без крыши над головой. Он проявил невероятную доброту, предоставив нам кров. Он точно знал, что мы не просто не были его прихожанами, а представляли семью крупного нациста. И он принял нас, несмотря на то, что его дом был уже переполнен: мы были вынуждены спать в коридорах, на матрасах. А я со своей сестрой ходил в детский сад. Так что у меня остались только хорошие воспоминания о дяде-пасторе и тете – жене пастора. Мне хотелось сделать им приятное. И вдруг представился шанс. В один из дней я примчался к пастору с рыночной площади и закричал: “Там ваш сын Ойген, он вернулся, загорелый, как негр!” А пастор и его жена думали, что Ойген погиб, потому что воевал на Восточном фронте, в СССР. Так что я был первым, кто принес пастору хорошую новость, что его сын жив».

Затем, в том же 1945 году, Клаус с семьей вернулись в Пуллах, где они и ждали возвращения отца. В 1948 году нищий и бесперспективный гений фюрера Карл-Отто Заур вернулся к своей семье. Он решил затеять собственный бизнес, потому что другой работы для него не было.

– Отец вышел на свободу, но потерял расположение всей крупной промышленности, и тогда он в 1948 году основал свое инженерное бюро. В маленьком домике, которым он владел, но который пришлось переписать на имя горничной (как бывший нацист он не имел права им владеть). Домик находился на задворках огромной территории: планировалось, что после победы Третьего рейха в войне отец построит огромную усадьбу на всей территории. В общем, в этом маленьком домике он занимался вопросами организации производства и административными делами. И в 1949 году он чудом получил заказ составить подборку литературы по гидротехническому строительству. И после этого отец сосредоточился на издательском деле…

– Как складывались ваши отношения с ним?

– Стабильно плохо, – четко ответил Клаус. – Когда отца выпустили из тюрьмы, мне было восемь лет. Я был старшим сыном в семье. А он был озлобленным холериком и очень несправедливым человеком. Больше всего любил он мою старшую сестру и младшего брата, мне же с ним всегда было сложно. Вероятно, из-за плохих отношений с отцом, которые висели надо мной всякий раз готовой разразиться ливнем тучей, я очень плохо учился, был инертным ребенком. Он всегда причитал: «У меня пятеро детей. Четверо получились нормальными. А Клаус… в семье не без урода». Я и был этим уродом. Он не воспитывал меня, так что опору я находил в евангелической молодежной группе. В общем, учился я ужасно плохо, а в шестнадцать лет поступил в торговый техникум… И тут всё переменилось – я стал отличным учеником, пожалуй, самым успешным. И буквально упросил отца принять меня к себе на работу в затухающее бюро, которое балансировало на грани банкротства. В итоге оно всё-таки разорилось в 1954 году. Не знаю, как, но в 1955 году отец снова продолжил бизнес, а в 1958-м бюро снова было на грани банкротства. И тут помог счастливый случай, который, на самом деле, конечно, неправильно называть счастливым. В общем, скончался брат моего отца, мой дядя. Они, братья, рассорились еще в 1925 году, когда отец увлекся нацизмом, а дядя мой, очень образованный человек, потребовал, чтобы отец отбросил эту чушь. В общем, несмотря на то, что они расплевались окончательно, дядя после смерти завещал отцу 1/ 6часть своего наследства. Это было хорошее наследство: у дяди был огромный дом, бесподобные издания энциклопедий, виноградники, но, разумеется, всё это он делил на шестерых, то есть между всеми своими родными. По-хорошему дядя вообще ничего не должен был оставлять отцу, но оставил, а вот отец был взбешен. Он считал, что ему как отцу пятерых детей наследства должно полагаться больше, чем, к примеру, двум его бездетным сестрам. Как бы то ни было, именно деньги покойного дяди спасли издательство отца от разорения в 1958 году.

– Я что-то понять не могу, – осторожно перебила я Клауса, – он – технократ. Гитлер считал его гением. На нем лежала ответственность за вооружение Третьего рейха… И этот же самый человек вдруг оказался абсолютно несостоятельным в собственном бизнесе, от процветания которого зависела судьба его жены и детей?

– Ну, мы же не его великий Гитлер… – уныло заметил Клаус без всякой иронии.

– То есть, для Гитлера он…

– …для Гитлера он хотел стараться. А на нашу жизнь ему уже было плевать. Он остался в трех днях своей славы, на посту министра. Он остался в Третьем рейхе. Он навсегда остался с Гитлером… Это был уже не человек, а тень, осколок, рудимент. – Клаус изящными пальцами поправил оправу очков.

– А вы? Как вам удалось пережить трудности взаимоотношений с отцом?

– Никак. Хотя я всё-таки стал работать с ним в издательстве и за очень короткое время стал для него незаменимым. Он зависел от меня.

– Но не любил, – сказала я. Прозвучало как-то жестко.