Татьяна Фрейденссон - Дети Третьего рейха [litres]

Я предлагаю Элизабет поговорить, наконец, об Альберте Геринге, ее отце. Про дядю молчу: он еще возникнет в нашей беседе неминуемо. Что касается Альберта, то мне ужасно любопытно, как сложилась его жизнь после войны и почему распался его брак с чешской еврейкой, ради которой брат рейхсмаршала попрал законы Третьего рейха.

В 1947 году младшего брата Германа Геринга, наконец, освободили из-под ареста. Он вернулся домой, к жене Миле и маленькой дочери. Прошу Элизабет вспомнить хоть что-нибудь. Она надолго задумывается. Говорить начинает не сразу:

– Его как раз выпустили из тюрьмы, и он тотчас пришел к нам. Помню, мы находились в каком-то доме, в Австрии, и я играла на втором этаже. И мама сказала мне: «Твой папа идет». Как я была взбудоражена – папа идет! Я и не помнила его толком – фактически это была наша первая встреча, потому что он меня, наверное, видел до этого орущим маленьким свертком. Помню, как я увидела его: это был высокий человек в сером пальто, с тростью и усами. В руках он держал свою шляпу. Он подошел ко мне и сказал: «Давай знакомиться. Ты, наверное, Элизабет?» Мне было три года, но я хорошо помню каждую деталь этой нашей встречи. Я взглянула на него и сказала: «Да, я Элизабет». Он улыбнулся: «Значит, это тебе я принес подарок?» Я заинтригованно посмотрела на него. И он достал из кармана кусок шоколадки, и, разумеется, я тут же потянулась, чтобы взять его. И вдруг Альберт сказал: «Подожди-ка минутку!» Он стал ломать и без того небольшой кусок на части, а потом сказал: «Ты можешь взять только один ломтик». Наверное, он хотел угостить еще кого-то. Но я об этом не думала. И ответила ему: «Тогда не хочу. Спасибо». Может, он меня за это возненавидел?

Уже спустя годы мы с мамой вспоминали эту встречу с отцом. Я рассказала ей о том, что произошло. И мама ответила: «Так вот в чем дело! А я-то не поняла, почему он, выйдя из твоей комнаты, был так зол и бросил мне в сердцах: “Ты плохо ее воспитала!” Такой была реакция отца на мою реакцию. А ведь всё просто: я лишь хотела всю шоколадку, а не кусочек. И подумала: если не можешь дать всё, то оставь себе. Теперь я понимаю, это – гордыня.

История с шоколадкой – на самом деле и есть лейтмотив отношений Элизабет и ее отца Альберта Геринга. Человек, привыкший спасать, выручать и делиться последним, – и его ребенок, который хочет единолично владеть, что шоколадкой, что своим отцом.

Элизабет молчит. И после паузы добавляет:

– Я вдруг вспомнила эту историю – сама не знаю почему. В последний раз я говорила об этом с мамой много-много лет назад. И теперь вот с тобой. Память – очень странная штука, ведь я помню каждую деталь, вплоть до лучиков солнца, ползущих по стенам моей комнаты, помню выражение его, Альберта, лица – и то, как это лицо в момент переменилось… Хуже было другое: внутри по отношению ко мне он тоже переменился – в тот день, когда я встретила отца, я и потеряла его навсегда. Вот ведь как бывает… И других воспоминаний о нем у меня нет: какие-то невнятные обрывки, бессмыслица. Мне даже кажется, что он с нами почти не жил, по крайней мере ничего другого толком вспомнить не могу.

– Твои родители развелись сразу? И в чем была причина?

– Нет, родители развелись в 1950 году. Может быть, в начале 1951-го. Ты хочешь знать причину? Причина всегда одна и та же. Женщины.

– Нет, – говорю ей, – наверное, я чего-то не понимаю. Твой отец – натура противоречивая, это факт. То он вопреки режиму и брату рейхсмаршалу спасает людей, никак не пытаясь скрыть это от гестапо, то женится на чешской еврейке, вместо того чтобы выбрать себе плотную и румяную арийку…

Взгляд Элизабет становится мягче, она задумывается, поджимая губы в тонкую нить:

– Ну да. А когда всё хорошо, когда можно жить и радоваться, он вдруг делает поворот на сто восемьдесят градусов. Кстати о противоречиях. Я тебе не говорила, но у отца было два гражданства – немецкое и австрийское. Так вот, он после войны и суда отказался от немецкого, сказав, что ему противно быть немцем и лучше он будет австрийцем. И еще одна вещь, которая не оставит тебя равнодушной: после войны он наотрез отказался менять фамилию. Из-за этой фамилии ему пришлось пережить страшные лишения…

– То есть, – пытаюсь понять странную логику Альберта, – немцем он быть отказался. А от фамилии и брата отказываться не захотел?

– Упрямство, наверное. Или что-то еще, чего я не понимаю. – Элизабет поднимает глаза, пытаясь проглядеть что-то сквозь плотно набитые серые облака. И вдруг тихо добавляет: – Я думаю, тогда, во время короткой встречи в Нюрнберге, Герман сказал ему нечто такое… отчего он так упорно держался за фамилию. Но я просто не представляю, что такого должен был сказать ему дядя, чтобы отец так… так нелепо подставлялся до конца жизни. Его же не хотели из-за фамилии брать на работу… Он вообще после самоубийства дяди стал странным. Мама по крайней мере это отметила.

– А почему ты сказала, что он тебя возненавидел, – не из-за шоколадки же, Элизабет? И что стало причиной разрыва твоих родителей?

– Я и правда многого не понимаю, – вздыхает Геринг, – ведь я всё-таки единственный его ребенок. Да, до того как жениться на моей маме, у него было, кажется, две жены. И после развода с мамой – еще один брак или даже два. Но детей не было… Два года назад я, наконец, оказалась в Европе. Так уж вышло, что мне оплатил поездку один хороший человек, который исследовал биографию моего отца. В Мюнхене я встретила Элизабет Симон – бывшую секретаршу моего отца. Она служила у него, когда была совсем юной, ей было максимум лет четырнадцать-пятнадцать, потом, спустя долгие годы, она разыскала мои кординаты в Перу, и мы стали общаться по телефону и писать друг другу письма. Так вот, я приехала в Мюнхен, и Элизабет встретила меня просто замечательно – показала город. Сама она женщина бездетная, не замужем, и я очень благодарна, что она уделила мне так много своего времени и приняла как родную. В числе прочего мы говорили с Элизабет о моём отце. Так уж вышло, что она послужила катализатором разрыва моих родителей, сама того не желая. Трудно сказать, как Элизабет, молодая девчонка, относилась к Альберту, но, сдается мне, она всё-таки была по-юношески влюблена в него. Потому что потом она сказала: «То, как ваш отец поступил с вашей матерью, чрезвычайно меня потрясло: я никогда не думала, что он способен на такое. Это было сильнейшее разочарование в Альберте в частности и в мужчинах вообще».

История очень банальна. Отец, мать и я (это со слов мамы, сама не помню) поехали в Карловы Вары отдыхать. И отцу туда постоянно приходили телеграммы, он бегал куда-то звонить. В общем, пару дней спустя после приезда он объявил моей маме, что ему нужно вернуться в Австрию. Ну, бывает, конечно. И мама сказала: езжай. А потом маме позвонила Элизабет Симон и сказала, что всё неправда, что никаких срочных дел нет, что все важные вещи проходят через неё, и она полагает, что у Альберта роман с какой-то дамой. Мама, конечно, сразу вернулась в Австрию и фактически застала отца с другой женщиной. Конечно, это ужасно! Особенно оскорбительно, что отец был старше мамы на двадцать лет, и она, молодая девчонка, была ему верна, в то время как он… впрочем, он всегда нравился женщинам.