Борис Стругацкий - О, дивный, потребительский мир!

Лженаука отличается от науки прежде всего тем, что нарушает многие (или все) из этих правил «гигиены эксперимента» или «гигиены мысли». Трудность (не принципиальная, но реальная) заключается в том, что мало-мальски серьезные эксперименты всегда дьявольски сложны, и найти ошибку (следствие которой автор выдает за великое открытие) зачастую означает потратить многие десятки часов квалифицированного труда, — потратить впустую, зря, ибо любой профессионал уже а приори видит, что «великое открытие» не стоит ничего, ибо нарушает Второе начало термодинамики; или принцип причинности; или сводится к тому, что пробирки не были как следует продезинфйцированы. Мне самому по крайней мере дважды довелось наблюдать этот поразительный процесс: «закрытие открытия». Однажды речь шла об очередном доказательстве теоремы Ферма, другой раз — об основании новой науки «асимметричной механики» (доказывающей между прочим, что «ход времени» является источником энергии). В первом случае на опровержение понадобилось несколько часов, во втором — несколько месяцев, но — что характерно! — в обоих случаях авторы открытия так и остались не убежденными.

Конечно, никогда нельзя исключать возможность того, что некое «лжеучение» опровергнет своих критиков и подарит миру нечто действительно новое. Просто это дьявольски маловероятно. Разумеется, никто не станет выбрасывать только что купленный лотерейный билет в ближайшую урну, но ведь и гараж покупать под «лотерейного жигуля» тоже никто не побежит. С научными открытиями дело обстоит примерно так же, только вероятность выиграть «жигуль» гораздо, несравненно выше!

О Писателях с большой буквы

«AиФ»: — Почему тоталитарный строй, который вы так не приемлете, тем не менее, родил Писателей с большой буквы (в том числе и братьев Стругацких, например), а новейшая российская история — нет?

Б. С.:— Подождем пару десятков лет. Большими Писателями, знаете ли, не рождаются. Большие Писатели «вызревают», им нужно время для разгона. Сегодня каждый квалифицированный читатель без труда насчитает десяток-другой имен, о которых ему точно известно, что это — «серьезные», «заметные», «хорошие», но понадобятся еще годы и совместная шлифовка сотен тысяч компетентных мнений, чтобы «все поняли», кто из этой «десятки заметных» — «видные», «превосходные» и, может быть, «великие». В тридцатых ни Бабель, ни Булгаков великими отнюдь не считались. Течение времени и коловращение невероятных событий понадобилось, чтобы определиться: Булгаков — «великий», а Бабель — «выдающийся», — да и то по шкале относительной и далеко не общеупотребительной. Так что подождем. Заметные и даже отличные писатели у нас есть точно, — поговорим о них в середине века.

О судьбе бумажной книги

«AиФ»: — Вы не раз предрекали, что бумажная книга обречена: «Она становится занятием изысканным, даже экзотическим, и мощный напор все новых и новых способов «развлекаться не думая», не оставляет ей никаких шансов. Читатель (книгочей!) не исчезнет, конечно, совсем, но станет редкой элитарной фигурой типа посетителя картинных галерей или филармоний.». И еще: «Электронная книга забьет бумажную одной левой. Бумажные тиражи станут микроскопическими, издательства пойдут по миру, писатели положат зубы на полку…». Но сейчас мы наблюдаем обратную картину. В книгоиздании и книготорговле никакого спада нет. Наоборот, тиражи и ассортимент растут, продажи тоже. Книжные магазины переполнены — тот же «Буквоед» или Дом книги в Питере, «Библиоглобус» в Москве. Да и газеты с журналами читают не меньше.

Может быть, вы ошиблись, и бумага все-таки переживет компьютер? Вспомните, в эпоху появления кино и телевизора тоже предрекали смерть театру. Но и сейчас на спектакли по-прежнему не пробиться, а число театров только увеличивается.

Б. С.:— Преимущества электронной книги перед бумажной слишком очевидны. Разумеется, «бумага переживет компьютер», — просто удельный вес ее в культурном бытии станет заметно меньше. Как сделался уже в прошлом веке заметно меньше культурный вес театра в сравнении с кино. Вы просто поспрашивайте своих знакомых: как часто последние годы они посещали театр? А кино? Ответы производят ошеломляющее впечатление. Особенно, когда понимаешь, что и кино не главенствует сегодня, а — видеоплейеры и компьютерные игры. Такое впечатление, что не столько даже Всемогущий бог Электроники побеждает Мельпомену, Терпсихору и братьев Люмьер, сколько маленькая отдельная комнатка со своим собственным столом и своим экранчиком побеждает многолюдные и роскошные храмы зрелищ.

«AиФ»: — То есть, эта самая маленькая комнатка со столом и экранчиком — и есть конечная цель эволюции человека и общества? Венец творения — «одиночество в Сети»? А как же — «Хлеба и зрелищ!»? Значит ли это, что мы идем к обществу аутистов — Миру Замкнувшихся в Себе?

Б. С.:— Я не взялся бы делать столь далеко идущие выводы, опираясь всего лишь на ощущение, что образовался большой слой «аутистов», адептов и поклонников компьютерного экрана. Просто надо иметь в виду, что такого рода «зрелища» теперь тоже овладели миллионными массами, оторвав Человека Развлекающегося от театра, стадиона, 3D и всего прочего. Некий новый социальный фактор, и более — ничего. Я не говорю уж о том, что, на мой взгляд, тихий «аутист» существо несомненно более привлекательное и даже вполне человекообразное, в сравнении с обожравшимся пивом тиффози, готовым крушить все и вся во имя любимой команды.

О неумолимости рока

«AиФ»: — Вы как-то заметили: «Религия — прибежище слабых и одиноких…». А как же инквизиция, крестовые походы, прошлые и нынешние религиозные войны с их терроризмом и немилосердной резней? Все это тоже — от одиночества, слабости и убогости?

Б. С.:— Здесь нет никакого противоречия. Религия — явление сложное и даже сверхсложное. Религия прибежище слабости, это верно, но религия же (если понадобится) — безотказная школа ненависти и жестокости. Нет религии без фанатизма, а самое естественное проявление фанатизма — жестокость.

«AиФ»: — «Мне приходилось слышать и читать, — сказали вы, — что лучший солдат — это, конечно, профессионал, но из дилетантов лучше всего воевали добрые, честные, чистые люди, не имеющие богатого «отрицательного опыта». Богатые опытом уголовники воевали гораздо хуже». А почему? Разве бою не главное — жестокость, месть и умение убивать? То есть именно отрицательный опыт?

Б. С.:— По моему глубокому убеждению, главное в бою это способность и умение преодолеть страх смерти. Никакого отношения к «отрицательному опыту» эти человеческие качества не имеют. Уголовники жестоки и умеют убивать, но невозможно представить себе такую нравственную идею, во имя которой они готовы были бы преодолеть инстинкт самосохранения. Для этого они, как правило, слишком «конкретны» и незамысловаты.