Александр Кушнир - Майк Науменко. Бегство из зоопарка

Оглядываясь назад, необходимо напомнить, что до Театра кукол в биографии у Майка было несколько лет полной свободы. В его голове сочинялись песни, и все остальные события казались второстепенными. Деньги на жизнь он добывал из воздуха, то сдавая пустую посуду, то продавая пластинки, плакаты или джинсы. Порой имели место разовые заработки — к примеру, иногда Науменко с друзьями ходили разгружать ночью вагоны, а однажды Майку даже пришлось несколько месяцев поработать чертежником в научно-исследовательском институте на улице Пирогова.

Но в основном Майк существовал в аутсайдерском режиме — без стабильного трудоустройства и, соответственно, без денег. Мелкими карманными суммами (на метро и папиросы) его снабжали мама и сестра, а питаться он ездил домой, когда родители уходили на работу. Как правило, Галина Флорентьевна оставляла в холодильнике котлеты в кастрюльке, гречневую кашу и любимый сыном жареный лук. Он мог сам приготовить себе глазунью или сосиски, а найти место для ночлега коммуникабельному Науменко не составляло большой проблемы.

«Майк удивительным образом сочетал в себе совершенно разные вещи, — утверждал Родион. — Он мог выжить на семьдесят рублей, чтобы иметь возможность заниматься тем, чем он хочет. Но белый роллс-ройс с черным шофером постоянно маячили перед ним, как мираж».

При этом будущую звезду рок-н-ролла совершенно не смущало строгое начальство, и ему очень нравилась творческая атмосфера театра кукол. «Большой театр пукал», — любил шутить Науменко в кругу друзей.

Проблема была в другом — странным образом Майк категорически не желал быть радистом. Будучи стихийным буддистом и сознательным раздолбаем, он мечтал, чтобы у него в документах значилась должность «монтировщика декораций». И, поверьте, это был далеко не стеб.

Фото: Андрей «Вилли» Усов

«В понимании Майка нормальный монтировщик приходит на работу, выпивает с утра и продолжает это делать в течение всего дня, — рассказывал мне Иша. — А потом начинается прекрасный спектакль: открывается занавес, а на сцене лежит пьяный рабочий, ослепленный лучами. Он нехотя просыпается, чешет затылок и медленно уползает за кулисы. Вот такой „образ жизни“ Майк считал идеальной работой. А заниматься звукорежиссурой ему казалось принудиловкой».

Куда более концептуально Майк проводил не трудовые будни, а всевозможные праздники. Именно в этот период он переболел внезапным желанием «поступать на классическую философию» и не на шутку увлекся андрогинными перевоплощениями в стиле Дэвида Боуи.

Лу Рид, рисунок Майка

«С Лу Ридом и Марком Боланом все ясно — настоящие поэты, — вспоминал о доверительных беседах с Науменко его приятель и музыкант Александр Донских. — Но именно от Майка я узнал о чисто имиджевой группе New York Dolls. Он же посвятил меня в некоторые подробности публичных заявлений, почерпнутых им из англо-американской прессы. И, в частности, о возмущении Марка Болана, которого Боуи опередил в признании своей бисексуальности: „Об этом первым должен был заявить я!“»

Неудивительно, что склонному к эпатажности Майку тоже захотелось поэкспериментировать с подобной эстетикой. Как-то под Новый год он явился в гости к Вилли Усову, одетым в ярко-красное женское пальто. Каким образом радиомеханику театра кукол удалось продефилировать в таком виде по городу трех революций, было непонятно. Оценив произведенный эффект, Науменко сверкнул подкрашенным глазом, произнес праздничный тост и жеманно покинул квартиру, оставив семью фотографа в сильнейшем недоумении.

«В конце семидесятых Майк помогал мне с чертежами во время подготовки диплома, — вспоминал в интервью для книги Саша Самородницкий. — Я пригласил его домой, и он привез с собой кучу катушек Дэвида Боуи, которые мы в процессе подготовки непрерывно слушали. Тогда у Науменко была кличка „Боуи“, настолько сильно его вдохновляли студийные работы „звездного хамелеона“».

Вскоре Майк устроил очередной «огненный» маскарад дома у Фана, которого угораздило снять квартиру именно на Варшавской улице. Однажды зимним вечером басисту «Аквариума» позвонили в дверь. Открыв ее, он увидел на пороге Мишу Науменко в весьма необычном виде — в халате и домашних тапочках. Фан с супругой Зиной лишились дара речи. Майк посидел на кухне, поболтал о чем-то, выпил коньяку, и, вежливо попрощавшись, растворился в морозной ночи. И только через неделю Михаил Файнштейн с удивлением узнал, что его друг живет в соседнем подъезде.

Перед концертом на улице Шота Руставели, 1979

Фото из архива Владимира Козлова

В конце семидесятых Майк старательно исполнял роль рок-звезды: то на летних танцплощадках с приятелями из «Капитального ремонта», то в составе «Группировки имени Чака Берри».

«Некоторое время я играл с „Аквариумом“ электрическую рок-н-рольную программу в качестве лидер-гитариста, — рассказывал позднее Науменко. — Мы ярко одевались и накладывали на лицо килограммы грима. Это был кондовый, несколько запоздалый глэм-рок».

Однажды «Группировке имени Чака Берри» удалось сыграть вместе с «Союзом Любителей Музыки Рок» в экзотическом месте — актовом зале воинской части, базировавшейся на улице Шота Руставели. Вспоминавший осенью 2018 года этот концерт Владимир Козлов нашел у себя старенькую фотографию, на которой музыканты обеих групп собираются выгружать аппаратуру, и это выглядело крайне символично.

«Когда „Аквариум“ играл на танцах, их программа состояла из классических рок-н-роллов, — вспоминала впоследствии Таня Апраксина. — Борис и Майк у одного микрофона представляли собой великолепную, просто незабываемую пару».

«Нам очень повезло, что в семидесятых создалось какое-то рок-н-ролльное поле в Петербурге, — признавался спустя тридцать лет Гребенщиков. — Я помню, как мы с Майком с восьми утра перевозили какие-то колонки и таскали какие-то ящики. Темно было, мы едем вдвоем и обсуждаем ситуацию. И сходимся на том, что это и есть настоящая жизнь. И мы могли получать двадцать рублей за концерт, но какие это были двадцать рублей! И какой это был концерт! Все было стопроцентно настоящее — мы создали себе воображаемый Лондон, и он в полный рост окупался».