Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Для Нэнси и меня это был особенно насыщенный эмоциями момент. Восемь лет Белый дом был нашим домом. Люди со всей страны — сотрудники аппарата Белого дома и чиновники администрации — съехались в Вашингтон, чтобы войти в нашу комнату, и мы стали как бы одна семья. Теперь наступило время отправляться в дорогу, и у всех нас это вызвало чувство печали.

Я всегда думал о президентстве как об институте, который вверяется президентам лишь на временное попечение. Теперь мое попечительство подходило к концу, и самым тяжким тут было попрощаться с теми, кто помогал мне исполнять мои обязанности и всегда был рядом, чтобы оказать помощь в трудные лично для нас моменты.

В последний раз многие из этих талантливых и трудолюбивых людей пришли в Восточную комнату для окончательного прощания. Нэнси старалась поблагодарить каждого за прекрасную эмалевую шкатулку, преподнесенную ей, но не могла охватить всех. Мне это удалось в несколько большей степени. Вглядываясь в лица собравшихся, я не мог не думать о том, чем они жертвовали ради нас: столь частые случаи работы поздно вечером, много проведенных на работе вдали от дома выходных, поездки курьеров в любое время суток, нерегулярное питание, телефонные звонки посреди ночи, внезапно прерванные отпуска, пропущенные торжества по случаю дней рождения своих детей и еще многое-многое другое. За эти восемь лет мы пережили практически все жизненные подъемы и невзгоды. Мы прошли через это все вместе, и теперь наступило время прощаться. Как мне хотелось сказать каждому из них о том, насколько глубоко Нэнси и я признательны им и как много для нас значила их работа. Мы намеревались сделать это, когда покинули Восточную комнату. Но заиграл оркестр, и мы не смогли говорить о чем бы то ни было.

20 января я встал раньше обычного, немножко прибрался напоследок в своем кабинете, а затем прошел в Овальный кабинет.

Я был один в офисе. Написав записку Джорджу Бушу, я прикрепил ее к верхнему ящику письменного стола, который через несколько часов станет его столом. Записка была написана на листке из блокнота с отпечатанной вверху надписью: "Не расстраивайтесь из-за неудач". В ней говорилось:

"Дорогой Джордж!

У тебя будут моменты, когда тебе захочется воспользоваться именно этими принадлежностями. Тогда давай, пользуйся.

Джордж, мне дороги воспоминания о нашем общем прошлом, и я желаю тебе всего самого наилучшего. Ты будешь в моих молитвах. Да благословит Бог тебя и Барбару. Мне будет не хватать наших ленчей по четвергам.

Poн".

Все сотрудники моего аппарата подали прошения об отставке, вступившие в действие с 19 января, поэтому я не ожидал, что в это утро в Овальный кабинет придет кто-то еще. Но к тому часу, когда мы проводили наши регулярные заседания, в кабинет пришли Кен Дюберстайн, сменивший Говарда Бейкера на посту руководителя моего аппарата сотрудников, а также Колин Пауэлл, который в последний раз дал мне краткую сводку по вопросам национальной безопасности:

"Господин президент, — сказал он, — сегодня в мире спокойно".

Вслед за этим Марк Уайнберг, отвечавший за связи с прессой, привел, как он это столь часто делал на протяжении восьми лет, группу фотографов для последней съемки.

Они удалились, и я вновь остался один в Овальном кабинете. Я встал и двинулся к выходу. На полпути к двери я развернулся и в последний раз окинул взглядом Овальный кабинет. Затем вышел.

Я возвратился в жилую часть Белого дома, где вскоре для Нэнси и меня наступило время попрощаться с обслуживающим персоналом Белого дома, со всеми, кто ухаживал и заботился о нас на протяжении восьми лет, — от привратников и садовников до сантехников и поваров.

Еще через несколько минут в Белый дом прибыли Джордж и Барбара Буш и Дэн и Мэрилин Куэйл вместе с лидерами конгресса, которые должны были сопровождать нас на церемонию инаугурации.

В одиннадцать часов мы отправились в путь, чтобы попасть в Капитолий и совершить поездку по Пенсильвания-авеню. В полдень Джордж Буш прошел инаугурацию, став сорок первым президентом Соединенных Штатов. После того как он закончил свою инаугурационную речь и наша роль в церемониях была завершена, Джордж и Барбара прошли пешком вместе с Нэнси и мной под огромным куполом Капитолия, проводив до вертолета, который ожидал нас неподалеку от здания. И оттуда мы взяли курс домой.

Дверь вертолета закрылась, и мы поднялись в воздух. Не говоря нам о своем намерении, летчик развернулся и сделал круг над Капитолием. Под нами открылась красочная панорама окрестностей: памятник Вашингтону, мемориалы Линкольна и Джефферсона, оркестры и колонны торжественного парада и огромные толпы народа. Все указывало на достоинства нашей системы правления и легкость, с какой она осуществляет мирную передачу власти.

А затем летчик срезал круг и опустил вертолет ниже. Мы кружили над Белым домом. Вот он весь, с его просторной зеленой лужайкой и искрящимися фонтанами. Я сказал: "Посмотри, дорогая, вон наш домик".

Мне сейчас трудно описать свои чувства. Они полностью отличались от тех, в прошлом, когда я смотрел на это здание с таким чувством благоговения. Теперь я смотрел на то, что было нашим домом в течение восьми лет. Нам была знакома каждая комната и каждый коридор, и у нас были самые теплые воспоминания о нашей жизни в этом прекрасном историческом здании. Теперь мы прощались с ним. Мы продолжали смотреть назад, пока дом не скрылся из виду. Мы долетели до авиабазы "Эндрюс", где должны были сделать пересадку, и увидели ожидавшее нас большое воинское подразделение, такую же большую толпу штатских и военный оркестр. Это была прощальная церемония, во время которой я произвел смотр почетному караулу и затем с каждым из солдат попрощался за руку. Оркестр заиграл национальный гимн, и мы поднялись в самолет, который в течение восьми лет значился в военно-воздушных силах под номером один.

Здесь нас опять охватили воспоминания. На этом самолете мы неоднократно облетели весь земной шар в буквальном смысле слова и много раз нашу страну. Когда мы вошли в самолет в этот последний раз, я заметил, до какой степени все, казалось, шло своим чередом, как всегда в эти прошедшие восемь лет, — Джим Кун находился в моем маленьком салоне, чтобы обсудить церемонию прибытия, которая нам предстояла в Калифорнии; Кен Дюберстайн, М.Б. Оглесби и Стью Спенсер совещались в салоне; Фрэд Райан работал над расписанием; Кэти Осборн и Дотти Деллинджер сидели за своими пишущими машинками; доктор Джон Хаттон предупреждал о вреде курения; Элейн Криспин, Джейн Эркенбек и Джек Куртманш разговаривали с Нэнси; Джим Хули говорил по телефону с человеком, руководившим встречей во время нашей следующей посадки; Марк Уайнберг объяснял фоторепортерам, что ожидается в международном аэропорте Лос-Анджелеса; Пэт Соуза фотографировал, а Билл Плант, Боб Абернети, Джин Рэндолл, Лу Кэннон, Сэм Дональдсон, Дейл Нельсон, Ли Мэй, Том Ферраро и Джерри О'Лейри разместились в пресс-салоне, предугадывая, какими будут мои высказывания, когда мы приземлимся. В полете были и некоторые члены семей наших сотрудников: Женни и Женьевива Райан (Женьевива родилась почти через месяц после этого полета, что позволяет считать ее самым юным пассажиром, когда-либо бывавшим на борту президентского самолета), Сидней Дюберстайн, Сьюзен Уинг (жена М.Б. Оглесби), Кэрол Кун и Шелли Осборн (дочь Кэти).