Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Я твердо убежден, что держать аудиторию в напряжении, зачитывая свое выступление по бумажке, невозможно, но когда вам приходится выступать три, четыре, а то и более раз за день, как это бывало со мной, трудно удержать в памяти все, что хочешь сказать. Поэтому, усовершенствуя методику, впервые опробованную мной еще в дни моих первых выступлений в Голливуде, я стал вести краткие записи, что делаю и до сих пор.

На специальных небольших карточках я стал записывать основные положения, о которых хотел сказать в выступлении, часть слов записывая в сокращенном виде. Взглянув на карточку, я мгновенно восстанавливал в памяти все предложения. Двумя-тремя словами я мог записать содержание забавной истории или шутку, которые намеревался привести в выступлении (к сожалению, эта привычка не лучшим образом сказалась на моем правописании, особенно когда нужно отправить кому-то срочную записку). В технике моих записей последняя фраза выглядела бы следующим образом: "к сож., эта прив-ка не лучш. обр-ом сказ, на моем пр-нии".

Итак, платформу для выступлений предоставляла мне фирма "Дженерал электрик", содержание же речей было полностью отдано на мое усмотрение. Мои юношеские либеральные убеждения посеяли во мне недоверие к большому бизнесу, а потому я подозревал, что рано или поздно и содержание моих речей будет определять сама фирма. Не раз так и случалось.

В 1958 году в нашей жизни произошло еще одно радостное событие: родился наш второй ребенок, Рон. В 1960 году — я тогда уже пятый год был президентом Гильдии киноактеров, — возглавив первую и самую важную забастовку киноактеров, я решил сложить с себя обязанности президента и стал партнером одной из кинокомпаний. Тем самым, с точки зрения гильдии, я из ожидающего приглашений босяка превращался в продюсера.

Отдельные журналисты считают, что моя борьба со студиями за права актера на посту президента гильдии помешала моей актерской карьере, как это случилось и с ее основателями, но я ни о чем не жалею. Как-то после забастовки 1960 года один из репортеров, бравших у меня интервью, спросил, не считаю ли я, что работа в гильдии мешает моей работе в кино. Я ответил, что отчасти это, может быть, и так. Однако не думаю, что меня отказываются приглашать на съемки из-за того, что имеют на меня зуб. За все годы работы в гильдии я не помню случая, чтобы после какого-либо бурного заседания кто-то из ее членов затаил на другого злобу. Нельзя же считать каждую несложившуюся карьеру результатом чьей-то мести. Конечно, людей, участвующих в создании фильма, много, и для них ваш образ складывается и из тех представлений, которые они почерпнули, общаясь с вами в обычной жизни, а не с киноэкрана. Подчас вас просто перестают воспринимать как актера, а ваш образ, сложившийся в их сознании, не имеет ничего общего с вашей последней ролью. Вы запомнились им не в кино, а за столом заседаний, произносящим обличительные речи в чей-то адрес. Вот это уже конец. Вокруг вас возникает своего рода атмосфера предубеждения, причем люди тотчас же забывают, откуда она взялась. Просто при следующем распределении ролей в новом фильме ваше имя больше не вспоминают.

И все же не могу сказать, что мне не повезло. Годы, проведенные в Голливуде, одарили меня большим, чем я мог ожидать. И я, и Нэнси могли бы назвать массу доказательств того, что это были поистине счастливые годы. На средства, выплаченные мне фирмой "Дженерал электрик", мы смогли построить прелестный дом с видом на Тихий океан, набитый всевозможной электроаппаратурой, поставленной нам все той же благодарной фирмой.

Одновременно мы купили триста пятьдесят акров земли и ранчо в Санта-Моника Маунтине к северу от Лос-Анджелеса, которое мы очень любили. Конечно, много времени я проводил в разъездах по делам фирмы, и все же выдавались периоды — и достаточно долгие, — когда я мог все свое время посвящать семье, жить на ранчо, ездить верхом.

По моему убеждению, именно верховая езда открывает совершенно особое ощущение — ощущение близости человека и животного. Трудно выразить это словами, но внезапно приходит чувство ответственности за животное, один загривок которого, казалось бы, сильнее и мускулистее, чем ваше тело. С того момента, когда лошадь делает первый шаг, ваше тело каждым мускулом откликается на ее движения. И эта связь, это чувство единства не только физическое, но и духовное. Не знаю уж почему, но для меня нет более удобного времени для умственных занятий, чем верховая прогулка.

Когда вы верхом на лошади движетесь по тропинке, слегка подскакивая на ухабах и впадинах, вслушиваясь в стук копыт о землю и легкий скрип кожаного седла, а над головой сияет солнце, и здоровый конский запах, смешиваясь с ароматом цветущих деревьев, опьяняет вас, — вы начинаете постигать удивительную гармонию окружающего, и ваши собственные мысли обретают покой и порядок. Уверен, что верхом на лошади легче решить самые серьезные проблемы!

Во время этих прекрасных верховых прогулок на своей любимой кобыле Бэби я много размышлял о жизни и, как мне думается, пришел к ряду важных решений.

Я окончательно отошел от либерально-демократических убеждений и стал республиканцем в 1960 году, когда за пост президента страны против Джона Кеннеди боролся Ричард Никсон.

Однажды, вернувшись домой, я сказал Нэнси: "Знаешь, я внезапно понял следующее: все то, за что я критикую правительство в своих речах (да даже и не в речах — проповедях), я же сам и поддерживаю каждые четыре года. То есть я голосую за людей, которые и несут ответственность за происходящее в стране. Они осуществляют эту программу растущего правительственного вмешательства в дела людей, которое я обличаю".

Понятно, что, как либерал-демократ, я выступал против Ричарда Никсона. В 1950 году, когда Никсон выдвинул свою кандидатуру в сенат от штата Калифорния, его соперницей выступила Хелен Гэган Дуглас, жена моего приятеля и коллеги Мелвина Дугласа. Конечно же, я вел активную кампанию в поддержку Хелен и против Никсона. Победил Никсон, правда, в жестокой схватке и выдвинув голословное обвинение Хелен в том, что она симпатизирует коммунистам. В те дни я готов был выступить на стороне любого демократа, нуждавшегося в моей помощи. В 1948 году я участвовал в предвыборной кампании на стороне Губерта Хэмфри и Гарри Трумэна. Последнего я и по сей день считаю выдающимся президентом, с одной, правда, оговоркой. У него достало здравого смысла, чтобы докопаться до сути проблем, он добрался до бюрократии, а когда пришлось принимать жесткое решение, он его принял. Его политика отличалась от политики трат и налогов других демократов. За последние шестьдесят лет только в течение восьми федеральный бюджет был сбалансирован, и четыре года из них пришлись на годы президентства Трумэна. Оглядываясь назад, я думаю, что во многом наши взгляды совпадали, проживи он дольше, возможно, Трумэн, как и я, перешел бы на другую сторону в своих политических убеждениях. По моему мнению, единственное, что помешало ему добиться полного величия, — это его решение не поддерживать генерала Дугласа Макартура в вопросе о войне в Корее.