Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Но, придя ко мне в номер, он тем самым исключил свою кандидатуру. Он сказал, что, по мнению его советников, ему как бывшему президенту было бы уместно взять на себя часть обязанностей, как правило не входящих в компетенцию вице-президента. Но исходя из собственного опыта он знает, что в стране невозможно иметь двух президентов.

Поскольку ранее я ожидал, что Форд будет в списке, то о других кандидатурах не задумывался; теперь мне надо было выбрать кандидата на пост вице-президента, а времени почти не оставалось. В зале имени Джо Луиса делегаты ждали, когда я объявлю о своем решении.

Самым очевидным кандидатом был Джордж Буш. Мы вместе прошли через конкурентную и порой жесткую борьбу на предварительных выборах, но он всегда импонировал мне как человек; кроме того, я с глубоким уважением относился к его способностям и богатому опыту и знал, что он пользуется большой поддержкой в партии.

Джордж и Барбара Буш жили в том же отеле, что и я. Через несколько минут после ухода Джералда Форда я позвонил Бушу и сказал: "Джордж, мне кажется, что тот, кто после меня получил наибольшее количество голосов при выдвижении на пост президента, по логике вещей должен стать вице-президентом. Вы согласны?" Не колеблясь ни минуты, он ответил, что с радостью будет в списке со мной. "Хорошо. Тогда я сажусь в машину и прямо сейчас еду на съезд, чтобы объявить о своем решении".

Когда я объявил о нем делегатам, до отказа заполнившим зал, мои слова были встречены стоя приветственными криками. От этого рева едва держалась крыша. Мы с Джорджем стояли на сцене, и нам казалось, что партия вновь превращается в единое целое. Затем я попросил делегатов присоединиться ко мне в молчаливой молитве.

Теперь перед Джорджем и мной была общая цель: победить Джимми Картера и Уолтера Мондейла.

На исходе лета 1980 года кампания по выборам президента шла уже полным ходом. Американцы второй год подряд пытались справиться с жестокими последствиями растущей инфляции, как саранча пожиравшей их сбережения, зарплату, а вместе с ними и привычный образ жизни. Процентные ставки превысили пятнадцать процентов, лишая миллионы американских семей возможности купить собственный дом; безработица, инфляция и процентные ставки повсюду выражались уже двузначным числом.

Нам грозила серьезная опасность отстать от Советского Союза в военном отношении, а на посту главнокомандующего находился бывший морской офицер. Советы проводили массированную модернизацию своих морских, сухопутных и воздушных войск. Мне говорили, что половина кораблей нашего военного флота не может выйти в море из-за недостатка запасных частей или некомплекта личного состава, а половина наших военных самолетов не могут подняться в воздух также из-за нехватки запасных частей; подавляющее большинство наших военнослужащих ничего не кончали, кроме средних школ.

Советский Союз вел тогда жестокую войну в Афганистане, и коммунизм глубоко пустил свои щупальца в Африке и Центральной Америке. Почти год в Иране более пятидесяти американцев оставались пленниками режима, которым правил пришедший к власти злобный и религиозный до фанатизма деспот, силой отстранивший от руководства шаха — старого и лояльного союзника Соединенных Штатов, и наша страна ничего не сделала, чтобы помочь шаху.

Я решил не критиковать иранскую политику президента Картера, опасаясь, что любые мои слова могли помешать усилиям по освобождению заложников. Пребывание на посту губернатора научило меня понимать, что иногда только высшее должностное лицо в правительстве знает о происходящем, и я решил, что в данном случае мне лучше воздержаться: может быть, происходит то, о чем я не знаю.

Но события в Иране огорчали меня. Внезапный взрыв фанатичного исламского фундаментализма как политической силы на Ближнем Востоке представлял такое развитие событий, которое заставило бы всерьез задуматься любого западного лидера, обеспокоенного нашими стратегическими интересами в этом регионе. Картеру не просто было действовать в данной ситуации, и не его вина, что этот фанатизм набирал силу. Но я чувствовал, что, оставаясь в стороне и не предлагая никакой действенной альтернативы для разрешения кризиса, когда шах Ирана был отстранен от власти в начале 1979 года, администрация Картера тем самым заронила первые семена внешнеполитической катастрофы, наступившей впоследствии.

Официальные лица из правительства шаха рассказывали мне, что после вспышки бунтов в Тегеране в 1979 году советники шаха говорили ему, что если бы им разрешили арестовать пятьсот наиболее коррумпированных бизнесменов и официальных лиц правительства, то очаги мятежа удалось бы подавить и таким образом сама революция лишилась бы руководства. Но американское посольство не рекомендовало шаху предпринимать какие-либо меры. До самого конца он повторял своему окружению: "Соединенные Штаты всегда были нашим другом, и они не подведут меня и теперь". Он последовал нашему совету, как реагировать на бунтующие толпы, и когда был вынужден покинуть страну, то Америка даже не хотела впустить его для лечения, в чем он так нуждался. Это было ужасно по отношению к человеку, который более тридцати пяти лет был нашим другом и верным союзником.

Да, при шахе допускались серьезные нарушения прав человека. Но в то же время при нем внедрялось немало прогрессивного и хорошего в стране: он ввел ее в XX век, начал проводить политику терпимости в отношении несогласных с его курсом, а также пытался искоренить коррупцию, так широко распространившуюся в Иране и тем самым подготовившую почву для революции.

Решение нашего правительства оставаться в стороне, когда шаха отстраняли от власти, привело к установлению в Тегеране режима тирании, режима еще более порочного и деспотичного, чем предыдущий. И, как мне пришлось самому убедиться в этом, оно оставило нам проблемы, которые стране предстояло решать в будущем.

Во второй половине 1980 года перед нацией стояло много проблем: катастрофическое пренебрежение состоянием дел в нашей армии, высокий уровень безработицы и больная экономика, продолжающаяся экспансия коммунизма в другие страны, наши заложники в Иране. Но самым важным для меня было то, что Америка потеряла веру в себя. Нам говорили, что нация "нездорова" и время расцвета позади; что нам надо привыкать к меньшему и американский народ сам в ответе за стоящие перед ним проблемы. Нам твердили, что мы не должны возлагать больших надежд на будущее, что никогда Америка не будет такой процветающей, как раньше, и у нее больше нет того светлого будущего, которое было когда-то.

С этим я не мог согласиться.

Да, в 1980 году у нас были проблемы, во многих из которых повинен Вашингтон. Но я не соглашался с теми, кто утверждал, что единственный выход — это сдаться и искать удовлетворения в меньшем. Я не видел никакого "нездоровья" нации. Американский народ по-прежнему оставался здоровым американским народом.