Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Еще будучи губернатором, я начал видеть один и тот же сон. Он повторялся часто, иногда каждую ночь: я нахожусь в большом старом доме с огромными комнатами; не всегда это был один и тот же дом, но всегда с огромными комнатами. И каждый раз кто-то водит меня по нему; я знал, что он продается. Я брожу, переходя из комнаты в комнату, гляжу вверх на высокие потолки, величественные лестницы и балконы. Хотя в моем сне дом был заброшенный, но я знал, что в нем можно жить, и хотел купить его. Думаю, подсознательно во мне говорило неудержимое желание иметь большой дом с большими комнатами, и в первые минуты пробуждения этот сон еще продолжался. После того как мы купили участок земли около Сан-Диего, я сказал Нэнси, что хочу построить дом, в котором была бы одна действительно огромная комната — гостиная и столовая одновременно. Но, выяснив, что там нет ни воды, ни электричества, мы продали землю и затем купили так полюбившееся нам маленькое ранчо недалеко от Санта-Барбары. Желание же жить в доме с большими комнатами никогда не покидало меня, и я продолжал видеть один и тот же сон.

Но вот что забавно: как только я переехал в Вашингтон, этот сон мне больше не снился. Так получилось, что жизнь в Белом доме с его потолками, достигающими восемнадцати футов, излечила меня от желания жить в доме с большими комнатами, какой-то внутренний голос сказал мне: "Твоя мечта сбылась".

Раньше все свои речи и выступления я писал сам. Но любому президенту так часто приходится выступать и рабочий день настолько занят, что вскоре я понял, что у меня просто нет времени самому заниматься каждым выступлением и мне требуется помощь. Так как я всегда гордился своими речами, то меня это не очень устраивало, но другого выбора не было.

Я продолжал писать наиболее важные выступления сам, но в остальных случаях работал с журналистами Белого дома, излагая им вопросы предстоящего выступления, а затем они представляли мне текст на редактирование. Я дал им копии прошлых речей, чтобы они познакомились с моим стилем и тем, как я выстраиваю текст, и рассказал им о своих принципах построения фразы: я предпочитаю короткие предложения, не употребляю двусложных слов, если можно воспользоваться односложным, по возможности даю примеры. Пример лучше любого наставления.

Иногда журналисты, составляющие речи, пишут так, что на бумаге это выглядит очень выразительно и красноречиво, но если написанное произнести перед аудиторией, оно звучит витиевато и неестественно. "Говорите простым языком, — подчеркивал я. — Помните, что вас слушают люди, которые должны понять и запомнить, что я говорю".

Работая спортивным комментатором, я научился общению с людьми и никогда этого не забуду. В Де-Мойне у меня были друзья, мы все ходили к одному парикмахеру. Иногда они потихоньку удирали с работы и собирались в парикмахерской, чтобы послушать трансляцию игры, которую я комментировал; потом уже я начал как бы зрительно представлять, как они сидят и слушают меня, а зная, что они действительно слушают, пытался представить, как звучит мой комментарий и их реакцию. Я мысленно подстраивался под них и говорил так, как если бы обращался непосредственно к ним. Это были слушатели, которых я очень живо представлял и которым адресовал свои слова.

Затем произошла забавная вещь: я начал получать письма со всего Среднего Запада, в которых люди писали, что я говорю так, как будто обращаюсь именно к ним.

Потом я всегда помнил об этом и, когда теперь выступаю перед большим количеством народа или по телевидению, стараюсь не забывать, что аудитория состоит из отдельных людей, и стараюсь говорить так, как будто обращаюсь к группе друзей — не к миллионам, а к нескольким друзьям, сидящим в гостиной или в парикмахерской.

Я получал радость, разговаривая с людьми о том, что волнует меня, и часто удивлялся, насколько мало они знают о том, что, по моему убеждению, необходимо исправить. Я, наверное, стал кем-то вроде проповедника. Я говорил о наших проблемах, пытался взволновать их, чтобы каждый обратился к соседу со словами: "Послушай-ка, давай что-то делать".

Долгие годы работы в шоу-бизнесе и опыт выступлений перед людьми — а этих выступлений были тысячи — научили меня чувству времени и ритма, научили, как найти контакт с аудиторией. Вот моя формула: чтобы привлечь внимание, я обычно начинаю с шутки или какой-то забавной истории, затем поясняю, о чем собираюсь говорить, после этого я рассказываю основное, а в конце подытоживаю рассказанное.

Я всегда считал, что юмор — хороший способ привлечь внимание аудитории, и давно начал запоминать шутки и изречения, которые можно было бы использовать в выступлениях. Многие я использовал так часто, что их давно пора бы забыть, например историю о том, как нескольких христиан должны были бросить на съедение львам в Колизее на виду у публики, специально пришедшей посмотреть на это зрелище. Когда львы выбежали на арену и готовы были наброситься на несчастных, один из них вышел вперед и заговорил со львами, после чего они легли на землю, никого не тронув. Толпа пришла в ярость и буквально неистовствовала, люди кричали, что их обманывают. Тогда Цезарь велел привести человека, который разговаривал со львами, и спросил: "Что ты им сказал, что заставило их так поступить?" Христианин ответил: "Я просто сказал им, что после того, как они съедят нас, здесь будут произноситься речи".

Уже будучи президентом, обычные выступления я писал своей прежней скорописью на карточках четыре на шесть дюймов. Для более важных речей я обычно пользовался телесуфлером, с барабана которого текст проецируется на экран; он не виден зрителям, и все выглядит так, будто выступающий смотрит прямо на вас. Но передо мной всегда была копия речи, так как по опыту я знал, что телесуфлеры иногда барахлят.

Я также научился весьма ловко пользоваться контактными линзами, что позволяло мне видеть не только мои записи и текст телеподсказчика, но и все остальное вокруг. У меня сильная близорукость на оба глаза, и, как только в Америке появились первые контактные линзы, я стал их носить. Но несколько лет назад я обнаружил, что если надеваю только одну линзу, то природа как бы восполняет остальное и зрение фактически становится бифокальным. Я надеваю линзу на левый глаз, на правый — ничего; линза дает коррекцию зрения для хорошего восприятия на расстоянии, в то время как правым глазом я могу хорошо видеть с близкого расстояния, что позволяет читать мелкий шрифт. Получается равновесие, сбалансированное самой природой.

У меня было несколько случаев, когда в середине выступления вдруг начинал барахлить телесуфлер, но я всегда выходил из положения, так как передо мной была копия выступления. И все-таки даже имеющаяся речь не всегда могла спасти от досадных ошибок. Однажды, надев пальто — было уже холодно, — я пошел на Южную лужайку Белого дома на церемонию по случаю начала государственного визита президента Венесуэлы. Когда наступило время произнести приветственную речь, я достал из кармана текст, начал читать его и вдруг понял, что согласно написанному буду приветствовать "Его Королевское Высочество эрцгерцога Люксембурга".