Лоуренс Сутин - Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения

Страх редко принимал форму явного гнева. Фил был нежным, почти всегда замкнутым, когда у него не было настроения произносить оживленный монолог. Его нельзя было легко возбудить, даже классическим раздражением соседа по комнате. Берни рассказывает, как опустил иглу дорогого стереопроигрывателя Фила прямо на середине заветной записи, громкость воспроизведения которой была поставлена на максимум. Раздавался резкий, раздражающий звук. «Он сразу же вышел из своей комнаты и мило попросил не играть так громко. Вежливый и добрый – джентльмен».

Но с угрозами извне – реальными или воображаемыми – не так-то легко было справиться. Майк вспоминает: «Он боялся полиции из-за наркотиков. Но это также давало ему ощущение приключения – знаете, нам нужно быть начеку, а то они нас повяжут». Том Шмидт, который в октябре 1970 года заменил Берни Монбриана в качестве третьего соседа, подтверждает, что Фила беспокоили коммунисты, нацисты, ФБР и ЦРУ. Но не следует забывать, что в жилище Фила каждый день появлялись разные таинственные и опасные случайные гости, связанные с миром наркотиков, у которых с собой были «пушки» и которые были подвержены непредсказуемым перепадам настроения. Было вполне разумным держать ухо востро на предмет возможного грабежа или облавы.

Не исключено также, что приступы сильной паранойи связаны с общим побочным эффектом злоупотребления амфетаминами, а Фил злоупотреблял амфетаминами – «Декседрином», «Бензедрином» и бог знает какой еще отвратительной уличной дрянью, попавшейся под руку. В холодильнике он держал картонные пакеты с обогащенными белком молочными коктейлями рядом с большими банками «белых крестов» – 100 долларов за банку, которая вмещает тысячу таблеток, которые Фил поглощал немереными горстями с молочными коктейлями (чертовски умно, чтобы избежать быстрого «прихода» на голодный желудок). Фил и другие в доме бодрствовали по три-четыре дня или даже неделю подряд проводили без сна, а затем вырубались на сорок восемь часов неподвижности на кроватях. И, когда вы так долго «улетаете» на больших дозах, чувства высокой энергии и абсолютного внимания могут – а обычно так и происходит – превращаться в настороженность, подозрение, страх. Вы смотрите через жалюзи, чтобы увидеть, кто там. Фил будет часто говорить, что он видел кого-то, скрывающегося во дворе или даже возле его кровати в ночное время. Его соседи по дому никогда не знали, верить ли ему (в основном – нет), но они знали, каково это. Говорит Берни: «По моему личному опыту – ты три дня не спал, твои мозги уже кричат в агонии, тебе нужно расслабиться; все витамины, все, что дает стабильность вашему телу и уму, исчерпано. Вот тогда и наступает паранойя».

Фил знал о побочных эффектах «спидов». В дневниковых заметках того времени Фил постоянно размышлял о том, является ли страх результатом действия таблеток. Однажды, поздней ночью, он задокументировал борьбу: «12:30. Я иду спать. Я ненавижу спальню – пустую кровать, – но ненавижу еще больше сидеть здесь в холодной гостиной ночью с выключенной музыкой. […] Таблетки счастья оборачиваются таблетками кошмара». Несколькими параграфами ниже – счастливое улучшение: «Таблетки счастья помогают мне: я чувствую благодатный теплый свет в своем животе».

«Спиды» дают время – хорошее, славное, ревущее время, – но они могут и отнять его навсегда. Фил понимал эту диалектику, но ему на нее было наплевать. Он играл – кузнечик, издевающийся над муравьями «реального» мира, – и уже представлял себе свой шедевр, «Помутнение», еще не зная об этом. В письме за ноябрь 1970 года он обрисовал образ жизни в том месте, что стало называться «Домом отшельника»:

Мы все принимаем «спиды» и все умрем, но у нас будет еще несколько лет, и мы будем счастливы. Мы не хотим жить дольше, чем несколько лет, и, пока мы живем, мы будем жить такими, какие мы есть: глупые, слепые, любящие, беседующие, сплоченные, шутливые, поддерживающие друг друга и подтверждающие все хорошее друг в друге. […]

[…] Ни одна группа людей не может быть такой счастливой. Мы знали, что игнорируем некоторые фундаментальные аспекты реальности, такие как, например, деньги, или, в моем случае, – сон. Скоро это нас настигнет. […] Это все, на что кто-то может действительно надеяться; я думаю, что пока мне хорошо, а потом я буду вспоминать об этом.

Отстранение Фила от экономического давления было нелегкой задачей. С мая у него были проблемы с оплатой дома. Он был по уши в долгах перед кредитной компанией и часто занимал деньги у Хаднеров. Но та пустота, что оставалась после ухода Нэнси, не давала ему скрыться в одиночестве, необходимом для написания романа. И поэтому он направил весь активный спектр эмоций на своих соседей по дому. Том Шмидт вспоминает, что переезд к Филу был похож на перемену миров:

В нем было что-то, что влекло вас к нему. Фил обладал этой мягкостью. Но не только – еще и глубиной. Он был как режиссер. Как будто он приводил людей, чтобы увидеть, как они будут реагировать. А мог он сидеть сложа руки, и наблюдать, и творить научную фантастику.

Я думаю, что он жил целиком в фантазии. Он редко выходил из дома. Его существование говорило, что в нем он может создавать абсолютно все. […]

Фил говорил мне, что он мыслит по пунктам. Когда он собирался вести разговор, все это уже было там. Он мог говорить о чем угодно. Иной раз туда приходили разнообразные люди, тупые люди. Я не говорю, что он опускался до их уровня, но он мог иметь дело с ними, как и с людьми любого уровня.

Если бы мне пришлось провести вечность только с одним человеком из всех, кого я знаю, – это был бы Фил.

Том, который воздерживался от наркотиков, не мог провести вечность в «Доме отшельника» и съехал оттуда через несколько месяцев. Политику открытых дверей было слишком трудно выносить. Молва превратила дом Фила в безопасное место для продажи или получения наркотиков. К весне 1971 года Майк также решил переехать: «Что делало Фила забавным с одной стороны и трудным с другой, так это то, что он создавал свою собственную реальность. Понадобилась большая массовка, чтобы приспособиться к фобиям. Но он мог и многое предложить сам, так что это было не паразитирование».

Даже живя с Майком и Томом, Фил тщательно искал женщину для замены Нэнси. Как и в 1964 году, между Энн и Нэнси, Фил влюблялся снова и снова, и каждый раз абсолютно искренне. Только в этот раз были явные отличия. Филу уже немного за сорок. Бледные от ночной жизни в помещении, черты его лица менялись от юношеской невинности во время возбуждения до глубокой усталости, когда он чувствовал себя разбитым. Он сутулился, а животик показывал, как много он ест замороженных пирогов с курятиной и шоколадного печенья (Фил, несмотря на постоянное употребление «спидов», никогда не походил на изможденного архетипичного амфетаминщика). И он одевался плохо, даже по оборванным меркам шестидесятых – непродуманный стиль, дополненный ни разу не глаженным пиджаком в стиле Неру [179] Джавахарлал Неру (1889–1964) – видный индийский политический деятель. Пиджак, носящий его имя, – это, по существу, упрощенная модель традиционного индийского аристократического полупальто шервани. .