Анатолий Криворучко - Багдадский вождь: Взлет и падение... Политический портрет Саддама Хусейна на региональном и глобальном фоне

Такая безудержная реабилитация монархии породила слухи о том, что Хусейн задумал ее реставрировать. Себе он, мол, уготовил роль короля, а старшего сына Удея пророчил в качестве своего наследника. Эти слухи получили дальнейшее развитие при строительстве нового дворца, который, по задумке Хусейна, должен был затмить египетские пирамиды. Более того, иракский вождь стал утверждать, что у него родство по крови с самим пророком. А это роднило его с династией Хашимитов.

Но до сих пор не совсем ясно, действительно ли глава иракского режима всерьез вынашивал идею создания новой правящей династии. Так или иначе, от этого он позднее отказался, когда в конце 1988 года Удей, его очевидный наследник, был сослан в Швейцарию после того, как убил камердинера Саддама. Но в любом случае в национальном политическом сознании возрождением былого величия Хашимитов Хусейн поставил себя над партией Баас. Невольно прослеживались параллели: Хусейн был не просто другим великим лидером в другую эпоху. Он стал живым воплощением непрерывности иракской истории со времен великого Вавилона. Народу Ирака внушалось: правление Саддама было предопределено свыше — как важнейшее звено в многотысячелетней истории Ирака.

Разве не удивительно, что либерализация иракской экономики, начавшаяся в середине 70-х годов по инициативе вождя, в условиях тяжелейшей войны себя оправдала. Значит, Хусейн был прав? В 1983 году он благословил приватизацию сельского хозяйства. А через четыре года пообещал поддержать частный сектор, дабы он, наряду с государственным сектором, играл более активную роль в экономике страны. В частный сектор были вложены существенные инвестиции. Предприниматели пустили в оборот выделенные им средства и почти беспрерывно снабжали Багдад всем необходимым в течение войны. Хусейн постоянно поддерживал тесные контакты с бизнес-элитой, чтобы удовлетворять запросы населения. Это позволяло сдерживать социальную напряженность в военное время.

Глава государства отводил частному сектору важную роль и в послевоенной реконструкции страны, полагая, что динамичная природа рынка положительно скажется на восстановлении ослабленной национальной экономики. Многие государственные компании были проданы в частные руки, причем по довольно умеренным ценам. Вообще же речь даже заходила о возможной приватизации всех государственных предприятий, за исключением нефтяных и военных.

Тем временем иракские предприниматели, используя поддержку из-за рубежа, начали массовый ввоз в страну продуктов питания и потребительских товаров. Частный бизнес стал привлекать капитал из стран Персидского залива и западных компаний. В результате этого на складах появилось огромное количество импортных товаров общей стоимостью до 2 млрд долларов. Правда, цены на продукты питания при этом не снизились, а поднялись. Были претворены в жизнь и давние планы Хусейна по созданию иракской фондовой биржи и приватизации банковского сектора (28).

27 ноября 1988 года, через три месяца после окончания войны, багдадский вождь объявил об освобождении из тюрем всех политических заключенных и пообещал установить в стране демократическую многопартийную систему. Через месяц он начал поговаривать о новой конституции. Она введет прямые выборы президента, позволит создавать оппозиционные партии, иметь свободную прессу и обеспечит роспуск Совета революционного командования (СРК). Чтобы подчеркнуть серьезность своих намерений, в январе 1989 года Хусейн созвал совместное заседание СРК и Регионального командования. Собравшиеся одобрили предложения вождя о политических реформах и создали специальный комитет по разработке проекта новой конституции (29).

В апреле 1989 года иракцы пришли на выборы в третий раз с 1980 года, чтобы избрать новый состав Национального совета. Западные журналисты зачастили в Багдад, чтобы засвидетельствовать «демократический процесс, происходящий в стране». А что арабская пресса? Ее купили в буквальном смысле слова. Главные редакторы ведущих изданий Египта, например, получили от Хусейна новые «мерседесы» (230 единиц); другим, рангом поменьше, достались «тойоты» (30). Но одно было очевидно. Даже кандидаты, не состоявшие в Баас, имели право быть избранными. В итоге половина новых членов Национального совета являлись независимыми депутатами. Но и тут не обошлось без ложки дегтя: лица, представлявшие «опасность для страны», не допускались к баллотированию (31).

Символом «торжества истинно демократических выборов» стала «урна свободы», установленная в Багдадском университете. В нее студенты могли опустить записки с жалобами и предложениями. Государственным контрольным органам пришлось разбирать буквально вал жалоб о дороговизне продуктов питания, коррупции и беззаконии. Это, в свою очередь, позволило министру информации и культуры Латифу Нусейфу ад-Джасиму гордо заявить: в Ираке нет цензурных ограничений. Ведь ни у кого не спрашивали о том, что он написал или собирался написать в своих бумагах для «урны свободы». В этом плане, подчеркнул министр, ограничения должны накладываться только на вопросы, касающиеся национальной безопасности (32).

Но показная «демократизация» иракского общества не имела целью хоть в какой-то мере изменить политическую систему в интересах дальнейшей либерализации экономики. «Урна свободы» была адресована в первую очередь Западу, дабы в лучшем свете представить ситуацию с правами человека в Ираке. В то же время некоторое обновление фасада режима диктовалось необходимостью нейтрализовать протесты за рубежом против жестокостей властей по отношению к курдскому населению.

Как и в 1975 году, спустя 13 лет курды вновь оказались главной жертвой нового ирано-иракского соглашения. После того как исчез иранский вектор угрозы существованию личной власти Хусейна, он всю свою неукротимую ярость направил против курдов. У него буквально чесались руки, чтобы извести под корень их «антигосударственные устремления». Под этим Хусейн подразумевал стремление курдов к подлинной автономии.

Через два месяца после окончания войны с Ираном более 60 курдских деревень были подвергнуты химической атаке. Тогда, в 1988-м, не менее пяти тысяч человек погибли из-за «ветров смерти», а около 100 тыс. человек вынуждены были спасаться бегством в направлении турецкой и иранской границ. Некоторым счастливчикам удалось избежать порывов «ветров смерти» и пересечь границу, и местные власти дали им временное укрытие. Но большая часть беженцев была схвачена иракской полицией и силами безопасности. Несчастных разделили: женщин отправили в лагеря для интернированных в Курдистане, а мужчины «исчезли». То есть, по всей вероятности, были уничтожены. Через год количество курдских беженцев в Турции и Иране достигло 250 тыс. человек. Столько же было насильно вывезено в концентрационные лагеря в пустыне или в специальные деревни, построенные режимом в западной части Курдистана (33).