Владимир Губарев - А-бомба. От Сталина до Путина

– И это время пришло?

– Конечно. Атомная подводная лодка. Семнадцать лет жизни. Представляете, сколько начальников прошло?! А неприятностей?! То вибрации, то перевес… Но все-таки добились! Когда в Кремле на заседании военно-промышленной комиссии меня спросили: «Ну как лодка?» – я ответил: «Будет сделана! Верю, что получится первоклассная субмарина!» Кровью и потом она нам досталась. Когда спускали ее, плакали. Не я один – многие. То ли от счастья, то ли от пережитого, но плакали… Снег шел, ночь – это чтобы враги не засекли! – а мы эту лодку спускаем на воду и плачем, потому что семнадцать лет отдано ей… Я никогда раньше об этом не рассказывал, никому – даже жене, а вам это говорю, чтобы вы поняли, как тяжко достается Звезда Героя. Это только негодяи могут утверждать, что звезды направо и налево раздавали. Может быть, кому-то и доставались они даром, а нам, конструкторам и ученым, каждая из них стоили многих лет пота и крови, и инфарктов, и боли, и бессонных ночей, и всего, чего мы сами себя лишали в жизни, чтобы сделать нужное стране, народу.

– А почему так трудно было эту лодку делать?

– Конкуренция была большая. Н. А. Доллежаль работал, другие главные конструкторы. Они уже академиками стали, Героями. Авторитет у них был большой. К их мнению очень прислушивались, а тут какой-то Стекольников… Надо было доказать, что мы придумали лучше.

– Это было нечто принципиально новое?

– Конечно. Одно дело вода, а у нас совсем новое – металл. И тут же компактность установки, бесшумность и мощность большая. Совсем иной реактор. И лодка получилась «чистая», ее в любом порту принять могут.

– Аварии были?

– Ну как без них… Но если сегодня авария, то завтра я туда лез сам: что случилось? Но это только в нашем реакторе возможно, а у тех – конкурентов – внутрь не сунешься. Альфа-активность у нас: газетой накроешь, и уже безопасно. Гамма-излучения нет…

– Гражданскими реакторами занимались как бы «по совместительству»?

– На свой «личный счет» я записываю – кипящий реактор БОР-60, натриевый – целиком наш отдел делал. Компактный реактор получился… Лодочный – «120-й заказ»… Парогенераторы для Шевченко, и теплообменники тоже… Парогенераторы для БН-600 в Белоярке… ВВЭР-440, ВВЭР-1000 и еще кое-что… И всем этим я горжусь, не зря все-таки сорок лет оттрубил в атомной промышленности.

– Чем отличается конструирование реактора, к примеру, от создания автомобиля?

– Фактически ничем. Законы физики, механики – одни. Единственная особенность именно ядерной части – это остаточное тепловыделение, то есть после остановки реактор продолжает еще очень мощно выделять тепло. Обычную печку остановил, через час-другой она станет холодной, а реактор еще сто лет будет «теплым». А во-вторых, остаточное количество энергии чрезвычайно велико, и ею надо управлять.

– Я думал – радиация?

– Радиационная опасность, безусловно, существует. Это реальность, с которой надо считаться и обязательно учитывать. Однако законы физики, повторяю, действуют, значит, мы обязаны их не бояться, а знать и учитывать. Для этого наука и существует. Надо создавать надежные конструкции. Вот, к сожалению, сейчас я пришел к выводу, что мы не можем видеть деградацию материала во времени. Нет такой науки. Я назвал бы такую отрасль «жизнью материалов». Почему графит только сорок лет работает? И больше никак не получается… В общем, материалы, как и человек, стареют и выходят из строя. Семьдесят лет живем, а двести не получается. Почему? Нет ответа пока на этот вопрос. И для человека, и для материала.

– Вы забыли о Чернобыле. Разве не безопасность главное в атомной энергетике?

– Моей вины в Чернобыле нет… Беда большая случилась в Чернобыле, очень большая, но нельзя спекулировать на трагедии, нельзя!

– Вы говорите о последствиях, а я имею в виду причины аварии!

– Это было хулиганство… То же самое, что ехать на автомобиле без тормозов. Один раз вам все-таки удается добраться до дома, но на следующий вы обязательно попадете в катастрофу. К сожалению, атомщики частенько ездили без тормозов, надеясь, что все обойдется… Для меня ясно: виновны те, кто управлял реактором в Чернобыле. Тут и спорить не следует. Но и сам реактор, конечно, имел крупные недостатки: он разгонялся, то есть, когда аварийные стержни сбросили, вместо того чтобы «захлопнуться», реактор начал «разгон»… В этом вина конструкторов и ученых. И это тоже нужно признать… Но главное все-таки: нельзя было так небрежно обращаться с реактором. Это ведь динамит.

– С вами такое возможно?

– Нет.

– Как вы думаете, что будет с атомной энергетикой через пятьдесят лет?

– Я думаю, что «быстрые реакторы», которые сами воспроизводят топливо, займут должное место в энергетике. А вот насчет термоядерных установок есть сомнения. Там очень сложно с материалами, не все получается. Плюс к этому, в атомной энергетике сделано очень многое: создана необходимая база – от разведки урана до разнообразных установок. И на мой взгляд, это заслуга Ефима Павловича Славского, который много лет руководил нашей атомной промышленностью и который умел думать о будущем…

– Атомная структура сейчас разрушается?

– Делается большая глупость. Не по-хозяйски живем и работаем… Конечно, вопрос вопросов в атомной энергетике – безопасность. Едете на машине или плывете на пароходе – вы не боитесь, хотя можете попасть в аварию и погибнуть. Если задуматься, то вероятность разбиться или утонуть намного больше, чем пострадать от атомной энергетики. Это люди должны понимать, а потом уже они способны делать верный выбор.

– Будучи главным конструктором, вы часто использовали «дубинку»?

– Бывало… Своего близкого товарища пару раз до слез доводил. Я говорю: сделай то-то и то-то. А он в ответ: не мое, мол, дело, а начальника другого отдела. Я настаиваю, а он не соглашается. Тогда я ему объясняю – а мы друзья! – что не могу работать с человеком, который мне не подчиняется, и потому освобождаю от должности.

– И освободили?

– Конечно. А он заслуженный человек, лауреат и мой друг… Все его защищать, оправдывать. Потом он пришел ко мне, расплакался. Я приказ порвал.

– Что-то плакали вы частенько…

– Нервы на пределе были не годами, а десятилетиями!

– Совесть за друга мучает до сих пор, не так ли?

– Нет его уже в живых… Не мог я поступить иначе, потому что дисциплина в нашем деле необходима. И ответственность тоже, а посему приказы главного конструктора надо выполнять…

– Вы побывали на Западе. Если сравнивать их и нас, кому бы отдали вы предпочтение?

– Мы начинали проектировать реакторы буквально с «нуля». Ну, по крайней мере, я. Человека четыре знали, что нужно делать, – Курчатов и его ближайшие соратники. Они как ученые все подсчитали, а нам надлежало делать конкретные конструкции. Со временем пришел опыт и более глубокое понимание тех процессов, что идут в реакторе… А сегодня мне представляется, что наши ученые и конструкторы ни в чем не уступают западным, которые прошли тот же путь, что и мы. В чем-то они добились успехов, опередили нас, но есть немало областей, где им приходится учиться у нас. Так что преклоняться перед Западом я не могу и не хочу. Сотрудничать на равных мы с ними будем, от этого польза всем, ну а если кто-то доказывает, что они «лучше» или мы, то такие люди никакого отношения к науке и технике не имеют. Чаще всего так рассуждают политики. Причем плохие… Я знаю точно: в истории развития атомной энергетики за десятилетия мы никому и никогда не уступали. Этим имеем право гордиться, и голову посыпать пеплом нам не следует…