Михаил Алексеев - «Верный Вам Рамзай». Книга 1. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1933-1938 годы

Слово в слово содержание оргписьма было повторено в следующей почте, которая явилась «дополнением» к посланной ранее: «5. Проверьте и срочно ответьте, насколько скомпрометирован Рамзай в местных немецких кругах, а также и других. Мы предполагаем использовать его по соседству с вами, поэтому необходима срочная и тщательная проверка». Ни первая почта, ни дополнение к ней не успели ещё прибыть в Шанхай, как «Пауль» получил 27 марта 1933 г. телеграмму за подписью Б.Н. Мельникова, заместителя начальника РУ штаба РККА и одновременно начальника 2-го (агентурного) отдела: ««Срочите: 1) достаточно ли скомпрометирован Рамзай в местных немецких кругах, чтоб не быть использованным в соседних дальневосточных странах».

30 марта Римм доложил из Шанхая: «Рамзаю нельзя работать в Китае. Здесь в немецких кругах он провален. На днях известный Азиатикус /брандлеровец/ расспрашивал о докторе Р. Зорге, о котором он, якобы, уже будучи в Берлине, знал, что тот должен по линии Большого Дома работать в Китае. По-моему, Рамзай может быть использован в Харбине /не опускаясь до Дайрена/, Японии, Индии, Индокитае. Но всё же для большей безопасности ему нужно переменить сапог… Пауль».

В чём состоял «провал» Зорге в немецких кругах, Римм не пояснил, а Центр не потребовал разъяснений. Видимо, и Римм, и Центр связали провал «Рамзая» с расспросами Азиатикуса. Если это не так, то о каком провале шла речь? И если не о провале, но только о слухах, то о каких?

Умолчал Римм и о причинах, послуживших основанием для срочного отъезда Зорге из Китая. 10-го октября 1932 года «Рамзай» докладывал из Шанхая: «От кит[айского] источника узнали, что Нанкин, якобы, обнаружил след военного шпиона. Подозревают, будто бы, одного немца и еврея. На основании наших старых грехов и слухов среди местных немцев полагаем, что круг подозрений вокруг Рамзая всё больше смыкается. Просим срочно сообщить, должен ли Рамзай непременно выждать прибытия замены или же он может уехать независимо от прибытия последнего. №-310. Р.». «Один немец и еврей» — это, видимо, Зорге и Стронский. Скорее всего, Зорге, уже поднимавший вопрос о своей замене, решил воспользоваться этим расплывчатым сообщением из Нанкина, чтобы вернуться в Москву [199].

Что касается Азиатикуса, то Б.Н. Мельников подтвердил опасения Римма: «2/IV 1933 г. Азиатикус до измены работал по линии Большого дома. Рамзая мог знать по прошлому».

Кто такой брандлеровец Азиатикус и в чём состояла измена? Генрих Брандлер (1881–1967) в 1919–1923 гг. являлся членом ЦК КПГ. В 1921–1922 г. он — член ИККИ; в 1922 — член Президиума ИККИ. В 1924 г. — руководитель делегации ИККИ в Кооперативной секции Крестинтерна. В 1929 г. он был отовсюду исключён: из КПГ, ВКП(б) и Коминтерна — как сторонник Бухарина и представитель правого уклона и «примиренцев» в германской компартии. Те же грехи распространялись в полной мере и на «брандлеровца» Азиатикуса.

Гейнц Мёллер (1897–1941), выступавший под псевдонимом «Азиатикус» и многими другими (Бизольд, Шиппе, Ганс, Эрик) находился на журналистской работе в Китае в 1926–1927, 1932–1941 гг. (погиб в бою с японцами). Пребывание Азиатикуса в Китае отмечалось не только Риммом, но и представителями Коминтерна в Шанхае, которые ранее сталкивались с Мёллером. Однако он не воспринимался ими как реальная угроза. Артур Эверт (псевд. «Артур», «Джим»; в 1929–1931 гг. — заместитель заведующего Восточным сектором ИККИ, в 1932–1934 гг. — представитель Коминтерна в Китае, секретарь Дальбюро в Шанхае) в начале декабря 1932 г. докладывал И.А. Пятницкому: «2. «Азиатикус» (брандлеровец) находится здесь, но не имеет почти никаких связей. Случайно он получил экземпляр „Чайниз уоркерс корреспонденс“ (информационный бюллетень ЦК КПК; издавался в Шанхае в 1930–1935 гг. — М.А. ), рассылаемого в качестве информационного материала в Европу, США и ряду журналистов. Опираясь на этот орган, составил донесение группе Брандлера: «Политика партии в Китае катастрофична; партия загнала коммунизм в горы Цзянси» и т. д. Его можно было бы выгнать, вселив в него страх, но это осложняется тем обстоятельством, что у него нет денег, и к тому же он потерял паспорт. Нам известно почти обо всех предпринимаемых им шагах. Существует лишь одна определенная опасность, что он случайно увидит меня на улице и узнает» [200].

По сути дела, присутствие Азиатикуса в Шанхае представляло собой скорее надуманную, чем реальную угрозу. Поэтому сообщение Римма о разговорах журналиста-немца Азиатикуса не было расценено Центром как свидетельство серьёзной и явной компрометации в немецкой колонии, тем более что Римм считал возможной дальнейшую работу Рамзая не только в Японии, Индии и Индокитае, но даже в Северной Маньчжурии. Правда, «для большей безопасности» шанхайский резидент рекомендовал сменить «сапог», то есть паспорт.

В Центре ко времени командировки Зорге в Японию было весьма отдалённое представление о степени его «засветки» как человека, связанного с коммунистической партией и Коминтерном, и как советского разведчика.

Ответ на вопрос, был ли «засвечен» «Рамзай» в Шанхае как советский разведчик, однозначно отрицателен и ревизии не подлежит. В противном случае он не мог бы эффективно и благополучно работать в Японии на протяжении многих лет. Нелегальная шанхайская резидентура, костяк которой составляли агенты, подобранные Зорге, продолжала плодотворно действовать до провала в мае 1935 года, произошедшего по вине резидента Бронина.

Однако это не означает, что для провала шанхайской резидентуры во времена «Рамзая» не было оснований. Их было более чем достаточно и, в первую очередь, через контакты с представителями компартии Китая и Коминтерна. Эти основания, как правило, были не следствием непрофессиональной деятельности Зорге, но результатом указаний Центра, вынужденного действовать в интересах Коминтерна.

Сам Рамзай, как это следует из его замечаний в письмах Центру из Берлина и из Токио, насторожённо относился к своему «шанхайскому прошлому». В переписке с Центром он неоднократно подчеркивал, что главная опасность для его работы в Японии может угрожать ему именно из Китая, по линии связи между немецкими колониями Шанхая и Токио.

В письме из Берлина от 3 июля 1933 г., докладывая о первых результатах «легализации» он писал: «И тогда на первое время останется только опасность, что смогут что-нибудь узнать о моей работе в Китае. А, кроме того, я считаю себя хорошо забронированным».

В письме, направленном через месяц — 3 августа — Зорге отмечал: «Вы дома должны иметь в виду, что для моей работы, помимо всего прочего, могут возникнуть две больших угрозы: во-первых, со стороны моей “родины”, где, при современных развитых связях, может проявиться повышенный интерес к моей личности; во-вторых, — из пункта моей прежней деятельности в соседней стране, откуда через так наз. “соотечественников” могут сюда долететь кое-какие брызги грязи. И то, и другое может совершенно парализовать или сильно затруднить работу».