Александр Бенкендорф - Воспоминания: 1826-1837

У генерал-губернатора графа Эссена собрались различные городские начальники, к ним также присоединился командир оставшихся в городе гвардейских батальонов и эскадронов граф Васильчиков. Все они решили наступать на толпу, используя по мере необходимости штыки с тем, чтобы рассеять собравшихся на площади. Во главе батальона семеновцев он двинулся на Сенную площадь и с барабанным боем пошел на людей, прибывавших с прилегавших улиц. Но толпа не успокоилась и не собиралась восстанавливать порядок.

Николай I перед народом во время холерного бунта на Сенной площади в Петербурге 23 июня 1831 года.

Информированный обо всех событиях в городе император прислал приказ войскам быть готовым наступать, а всем воинским начальникам собраться у Елагинского моста. Вместе с князем Меншиковым он поднялся на борт парохода «Ижора» и вскоре прибыл в свою резиденцию. Он был поражен удрученным выражением лиц своих подчиненных. После того, как он выслушал все доклады о беспорядках, случившихся накануне, его первым приказанием было привести ему лошадь, которая бы не боялась огня. Вместе с князем Меншиковым он сел в коляску и по большому проспекту приехал на Сенную площадь. Там еще были видны жертвы ярости народа, и огромная клокочущая толпа заполняла все ее пространство. Он остановил коляску посреди собравшихся, встал, оглядел толпу, теснившуюся около его экипажа и угрожающим голосом приказал всем стать на колени. Вся эта масса людей обнажила головы и подчинилась его повелительному голосу. Затем, глядя на храм, он сказал: «Я приехал для того, чтобы попросить Господа быть милостивым к вашим грехам, чтобы молить его простить вас. Вы противитесь этому. Русские ли вы? Вы ведете себя как французы и поляки. Вы забыли, что должны мне подчиняться, я смогу привести вас к порядку и наказать. Я отвечаю перед Богом за ваше поведение. Пусть откроют двери храма и пусть там молят всевышнего за души несчастных, погибших от ваших рук». Эти слова, произнесенные с силой, благодаря которой они были слышны на всей площади, произвели магическое действие. Эти люди, которые только что оскорбляли власти и которые недавно стали убийцами, осенили себя крестным знаменем, пролили слезы и опустили глаза от стыда и в знак глубокого уважения своего государя. Император также перекрестился и добавил: «Я приказываю вам разойтись, вернуться домой, и подчиняться всем моим предписаниям». Толпа с энтузиазмом приветствовала императора и поспешила подчиниться. Нормальный порядок был восстановлен, и все благословляли силу и неустрашимую заботу императора.

В тот же день он объехал почти все районы столицы, побывал в различных батальонах гвардии и линейных войск, которые из опасения перед холерой были расквартированы в палатках в различных точках вокруг центра города. Везде он останавливался, разговаривал с командирами и с солдатами, везде его ожидал восторженный прием и везде, где он появлялся, восстанавливалось спокойствие и безопасность. В тот же день он назначил своих генерал-адъютантов князя Трубецкого и графа Орлова помощниками генерал-губернатора, поручив им самые населенные кварталы города, там, где произошли беспорядки. Он назначил меня главой созданной комиссии по выявлению и наказанию лиц, виновных в насилиях, подстрекательстве и в убийствах. Но только через несколько недель состояние моего здоровья позволило мне вернуться в город, чтобы ускорить и завершить это следствие. А пока генерал Перовский и начальник моей канцелярии господин Фок собирали необходимую информацию и приготовляли мне поле для работы.

Вечером император вернулся в Петергоф, где из предосторожности ему и всем сопровождавшим его лицам в Монплезире были приготовлены чаны для мытья и полная перемена одежды. С этого времени и до окончания эпидемии император несколько раз в неделю выезжал в город для того, чтобы проехать по улицам и осмотреть лагеря.

Холера усиливалась, весь город жил в страхе, госпитали были переполнены, священники не успевали отпевать жертв болезни, за день умирало до 600 человек. Многие видные люди были вынуждены покинуть службу и своих друзей, генерал инженерных войск Опперман умер за несколько часов, он сам считал, что был отравлен стаканом воды, настолько симптомы болезни были похожи на действие смертельного яда. Граф Станислав Потоцкий скончался после нескольких дней страданий. Везде были видны только траурные одежды и слышны только соболезнования. Жара была невыносимой, небо было раскалено, как в самых южных районах, ни одно облачко не появлялось в его сияющей голубизне. Страшная засуха сожгла газоны и заставила почву растрескаться.

Двор переехал в Царское Село, куда император приказал перевести все кадетские корпуса с тем, чтобы они не лишились той отеческой заботы, которую он выказывал этому питомнику наших офицеров.

Холера распространилась и в окрестностях Петербурга, население страдало от ограничений, которые санитарные кордоны возвели на путях передвижений и торговли, всюду деятельность правительства должна была помочь преодолеть эти огромные неудобства, предотвратить беспорядки, позаботиться о снабжении продовольствием и о выздоровлении людей.

Болезнь проникла даже в новгородские военные поселения. Несмотря на те изменения, которые в них внес император, принципы, на которых они были основаны, изначально ошибочные и оскорбительные, жестокость в формах их существования, заложенная грубым руководством графа Аракчеева, не уменьшили недовольства, которое там укоренилось с момента их создания. Бывшие жители этих мест, лишенные спокойствия и независимости положения государственных крестьян, ради того, чтобы страдать от дисциплины и военных тягот, принимали все это с величайшим огорчением. Также проживавшие там солдаты скучали от однообразия постоянной работы и кропотливых потребностей, за которыми они были закреплены, они присоединяли свое недовольство к аналогичным чувствам бывших крестьян. Достаточно было одной искры для того, чтобы там вспыхнул бунт. Холера была только предлогом, там появились и были яростно подхвачены обвинения в отравлениях, оседлые колонисты собирались в толпы, воодушевляли друг друга, их обиды на власти, накапливавшиеся годами, выливались с еще большим гневом. Они с остервенением набросились на офицеров и врачей, все те, кто не успел спастись немедленным бегством от их мести, были жестоко убиты, крики: «Смерть офицерам и отравителям!» раздавались над всеми военными поселениями.

Резервные батальоны полков, которые героически сражались в Польше, хладнокровно наблюдали за всеми этими ужасами и весьма неохотно исполняли команды командиров, не отказываясь в то же время подчиняться вовсе. Только одно военное поселение 1 полка карабинеров совершенно не участвовало в бунте и полностью от него отстранилось. Уже некоторые презренные люди пытались управлять этим гадким восстанием, уже их представители пытались поднять окрестных крестьян против их помещиков. В городе Старая Руса, который входил в состав военных поселений, народ бросился на городскую площадь, убил городничего и врачей, оскорблял полицейских, разнес в щепы трактиры и перебил мебель. В результате они передвигались в городе с триумфом, как победители властей. Генералы собрали батальоны, которые остались верными, хотя и с полупреступным равнодушием, они не осмеливались атаковать бунтовщиков из страха, что солдаты откажутся повиноваться. В их души вселилось уныние, которое парализовало их власть. Тем временем военные поселенцы сами устрашились своих преступлений, и стали думать о том, как им остаться безнаказанными. Они направили нескольких своих представителей к императору, который уже был полностью в курсе подробностей бунта. Часть этих людей была арестованы на последней почтовой станции перед Царским Селом, другие же направились прямиком в Петербург. Император пожелал их видеть и приказал графу Алексею Орлову привезти их в Ижору. Он взял меня с собой, и мы прибыли в коляске в указанное место. Как только император их увидел, он им крикнул: «На колени!» Затем он сурово объяснил им весь ужас их поведения и всю тяжесть заслуженного ими наказания. Он добавил: «Возвращайтесь к себе и передайте, что я посылаю своего генерал-адъютанта графа Орлова провести следствие и принять над вами командование. Передайте, чтобы ему слепо подчинялись». Орлов выехал вслед за ними. Его суровый характер, рассудительность, величие, которое ему придавало звание посланца государя, вернули храбрость генералам и укрепили ослабевшее подчинение солдат. Император был в нетерпении увидеть все своими глазами и потушить в зародыше столь опасный бунт, сел в коляску и в полном одиночестве выехал к месту развернувшихся событий. Он покинул императрицу, которая со дня на день должна была родить, и состояние которой должно было только ухудшиться от тревоги, добавившейся к скорому разрешению от бремени. Но император, всегда отдававший предпочтение своим обязанностям перед нацией, посчитал, что он должен ехать, и никакие соображения личного порядка не могли его остановить.