Александр Бенкендорф - Воспоминания: 1826-1837

Император был сильно задет. Он был откровенен и дружески настроен, что следовало из его характера, привязанности к королю и из его заинтересованности в судьбе Пруссии. Именно Пруссия, а не Австрия и тем более не Россия, оказалась в открыто угрожаемом положении. От этих неприятностей у него разлилась желчь, и он внезапно слег. По привычке он закрылся в комнате, лег на свое убогое походное ложе, представлявшее собой всего лишь наполненный сеном кожаный мешок, и отказывался кого-либо принимать, включая врача. Его собственный врач, как и вся остальная свита, ожидал нас в нескольких почтовых станциях от Мюнхенгреца. Испуганный лакей сообщил мне, что императору очень худо. Без доклада я вошел в его комнату и после больших стараний получил его разрешение на то, чтобы пришел врач короля. Он пощупал пульс, выписал лекарства и заявил, что положение императора серьезно. Кровь застыла у меня в жилах от тревоги и ужаса, я не знал, надо ли мне было без промедления послать за Арендтом, который мог приехать только через двое суток, или послать за врачом в Берлин, так как королевский доктор, по словам нашего посланника при прусском дворе Рибопьера, не пользовался репутацией человека сведущего. Все члены королевской фамилии собрались в зале ожидания, терзаемые самой жестокой тревогой. Император заснул, через щель неплотно закрытых дверей я следил за ним. Увидев, что он проснулся, я осторожно вошел и сказал, что король горячо желает его видеть. При этих словах он спрыгнул с кровати, приказ подать одеваться и немедленно направился к своему августейшему тестю. Все наши опасения рассеялись, и мы продолжили приготовления к отъезду.

Ансильон формально отказался поехать с императором в Мюнхенгрец, тем не менее, там должен был быть представитель короля Пруссии. Без этого союз трех держав, основная цель нашей поездки, не представлял бы собой ничего достойного внимания и оказался бы весьма сомнительным. После долгих переговоров, проявлений нерешительности и очень заметного безразличия прусского кабинета, было решено, что до границ прусского королевства императора будет сопровождать наследник престола, который оттуда, находясь очень близко от места пребывания австрийского императора, будет ждать его приглашения приехать в Мюнхенгрец. Таким образом, пожелания императора были отчасти исполнены, и Европа, которая с тревогой и пристальным взглядом следила за этими двумя встречами в Шведте и в Мюнхенгреце, смогла бы в них увидеть только полное согласие между тремя государями.

Прусский король Фридрих-Вильгельм III.

Мы же не видели в этом ничего, кроме грустной перспективы слабого выражения близости с Пруссией, и подтверждения того, насколько мало мы можем быть уверены в прусском правительстве, всегда колеблющемся, исполненном хитрости и недоверчивом.

Король, члены его семьи, часть генералов и офицеров были искренне преданы императору, который оказывал им знаки дружеского расположения и доверия. Однако, могущество России очень зримо вызывало зависть у всех остальных. Самолюбие или, скорее, фанфаронское прусское тщеславие не позволяло им увидеть в этой державе спасительную защиту их существованию, они не видели в ней ничего, кроме врага, ущемлявшего их гордость. Принцы и молодые офицеры не сомневались ни в чем, они видели, что воинская слава требует войны с Францией, и поэтому с радостью принимали союз, рассматриваемый ими только как средство для нападения, а не в истинном его смысле, как благородная политическая позиция, способная предотвратить войну, и остановить приближение сражений, столь горячо желаемых революционерами Франции и Германии.

В течение четырех дней, пока мы оставались в замке Шведта, жизнь протекала однообразно. Все собирались вначале на завтрак, затем в час дня на большой обед на 50 персон, потом в половине шестого на чай, а в шесть часов начиналось представление нескольких небольших и очень забавных немецких пьес в импровизированном театре в одном из залов дворца, затем — ужин, и еще до десяти часов вечера можно было оказаться в своей постели.

Испытанное императором серьезное недомогание заставило его по просьбе короля изменить обычный час своего отъезда, вместо того, чтобы выехать как всегда в полночь, мы пустились в путь в 10 утра 27 числа. Император пригласил в свою коляску наследного принца, а я вместе с генералом Гробеном поехал в коляске принца. Последующая ночь предоставила полную возможность испытать все неудобства проезда по немощеным дорогам и убедиться в неловкости немецких почтальонов. Император сбился с дороги, я сильно ушибся, наша коляска сломалась, а почтальон был серьезно ранен. Наследный принц был взбешен этими дорожными злоключениями, которые заставили императора только пожать плечами, а меня — пожалеть о наших поездках по России.

На последней станции на территории Пруссии наследный принц остался ожидать приглашения австрийского императора. Здесь же ожидал нашего государя посланник при Венском дворе господин Татищев. После утреннего туалета император взял его в свою коляску и направился в Мюнхенгрец.

Оба императора познакомились со всей возможной искренностью и сердечностью. Пожилой и уважаемый государь Австрийской империи, Нестор коронованных особ Европы, был взволнован, обнимая молодого наследника Александра, союз с которым вернул ему ослабевшее могущество, и дружба с которым была ему дорога. С первого взгляда и по велению сердца император Николай оказался как бы нежным и преисполненным уважения племянником, который видел во Франце I собрата и боевого товарища своего старшего брата императора Александра, который благодаря разнице в возрасте и своему 25-ти летнему царствованию был для императора Николая настоящий отцом. То же сердечное обхождение и взаимный интерес с первых же мгновений установились и с императрицей, нежной и трогательной спутницей своего знаменитого супруга. С самого начала между двумя государями установилось полное взаимопонимание, что бросилось в глаза любопытным и внимательным членам австрийского двора. Неподдельная скромность императора, его уважительное внимание к старейшему из государей польстили самолюбию австрийцев. Из их глаз немедленно исчезли приписываемая им скованность и все те негативные чувства, которые уже много лет различные выдумки и недоброжелательство старались в них укрепить против могущественного самодержавия России.

Никто из членов австрийского императорского дома не был приглашен на встречу в Мюнхенгреце, которой пытались придать только самую необходимую официальность. Поэтому выбор места пребывания пал на этот совершенно неизвестный небольшой городок, принадлежащий графу Валленштейну, потомку очень известного военачальника, который во время Тридцатилетней войны противостоял шведским армиям и императорскому могуществу.