Александр Бенкендорф - Воспоминания: 1826-1837

Всегда колебавшаяся в своих планах Пруссия, подверженная воинственной горячке и неосторожности своих принцев, прямо противоположной пассивному спокойствию прусского короля, разделенная в своих принципах между полностью монархической армией и либеральной третью государства, также почувствовала необходимость присоединиться к этому же старинному союзу, который спас ее в 1813 и 1814 годах, и который стал ее единственной поддержкой против конституционных и демагогических идей, наполнивших ее земли. Австрия и Пруссия, наконец, признали, что император Николай был опорой того сооружения, которое объединяло монархические правительства, поддерживало мир в Европе и служило щитом против наступления демократии и против революционных настроений, соединявших Париж и Лондон.

Договоренность о подобной встрече была достигнута, что с воодушевлением было воспринято императором, который расценивал ее как крайне важную, он считал себя призванным оказать помощь монархам, под которыми колебались их троны.

С целью не особенно тревожить парижский и лондонский кабинеты, на которые этот великий союз произвел огромное впечатление, было решено, что император повидается с государями Австрии и Пруссии по отдельности с тем, чтобы не придавать этим встречам характера официального конгресса. Для свидания с императором король Пруссии выбрал Шведт, а Франц I — небольшой городок Мюнхенгрец.

Вечером 15 августа в Петергофе государь поднялся на борт парохода «Ижора». Так как ночь была очень темной, сигнальные огни и фонари освещали берег и укрепления Кронштадта. Кроме императора на борту также находились министр императорского двора князь Волконский, граф Алексей Орлов и я. Вскоре «Ижора» оставила за кормой огни Петергофа и Кронштадта, к рассвету мы были уже далеко в море и, исходя из скорости судна, могли вычислить день и час прибытия в Штеттин, куда уже были направлены наши кареты для того, чтобы в них ехать в Шведт. Ветер крепчал и с каждым часом волнение усиливалось, крупные волны подбрасывали наш легкий пароход, который был предназначен только для прогулок между Петергофом и Кронштадтом, а вовсе не для борьбы с непогодой в открытом море. Кроме того, на «Ижоре» горючего было всего на три дня, а бурное море замедляло наше продвижение вперед, сводя его почти на нет, был риск полностью израсходовать запас угля. Капитан заявил, что должен искать укрытие в находящихся по соседству бухтах Лифляндии, стать там на якорь и дождаться успокоения ветра и волнения. Следовало прислушаться к доводам разума, которые обосновывали такую необходимость, и, пройдя некоторое время по ветру, направление которого было совершенно противоположным нашему курсу, мы бросили якорь ввиду лесистого берега, примерно в сорока верстах от порта Ревель. Наше судно бросало как щепку, и капитан был очень обеспокоен его состоянием. Сила ветра не уменьшалась, холод был очень чувствителен и заставил нас закутаться в наши пальто в нетерпеливом ожидании потепления. Между тем время поджимало, мы знали, что прусский король, прибыв в Шведт в назначенный день, будет в самом сильном беспокойстве от малейшего опоздания, что направленный в Штеттин на встречу императору наследник престола с тревогой оценивал силу непогоды и опасности, ожидавшие его Августейшего родственника при морском переходе. Как мы узнали позже, этот шторм распространился по всей Балтике, он стал причиной гибели многих моряков. Он дал повод некоторым любителям мрачных слухов даже заявить в газетах о том, что император со всем экипажем погибли в волнах.

На протяжении более 12 часов нас сильно болтало на якорной стоянке, если бы он оторвался, мы рисковали бы потерпеть кораблекрушение на усыпанном скалами берегу. Ветер не менял направления и, казалось, он не собирался успокаиваться. Капитан заявил, что единственным способом выйти из этого опасного и неуверенного положения, было бы пойти по ветру и вернуться в Кронштадт. Император собрал нас в своей каюте, расположенной на верхней палубе, и беззаботно спросил наше мнение так, словно это был военный совет. Без колебаний мы присоединились к суждению капитана, и император приказал поднять якорь и направиться к Кронштадту. Это решение преисполнило радости князя Волконского, который был плохим ценителем бури. Он заверил нас, что больше никогда не поднимется на борт корабля, и грядущие события показали, что он оказался верен своей клятве. Ветер, который мешал удалению нашего парохода от Кронштадта, удвоил его скорость при возвращении к нему, и вечером 17 числа «Ижора» бросила якорь перед Петергофом. Двор уже покинул это место, оттуда уехали все, даже в порту никого не было, с тем, чтобы прислать нам шлюпку. Мы с императором спустились в небольшую корабельную лодку, которую волны бросали из стороны в сторону, а затем они с яростью разбивались о набережную Петергофа. В дрожках император добрался до Стрельны, откуда на почтовой телеге направился в Царское Село, куда на следующий день после нашего прибытия приехала императрица и члены императорской семьи. Мне император приказал поехать в Петербург и немедля заняться всеми необходимыми приготовлениями для сухопутного путешествия, которое должно было начаться на следующий же день. Все очень боялись за императора, буря была столь же сильной на суше, сколь и на море. В Петербурге уровень воды значительно поднялся, часть городских кварталов была затоплена, в городских парках и в окрестностях высокие деревья были вывернуты с корнем. Весть о нашем возвращении была радостно воспринята всеми, население столицы возносило к Богу благодарственные молитвы.

Николай I, императрица Александра Федоровна и великий князь Константин Николаевич на борту императорской яхты.

На следующий день после обеда я приехал в Царское Село, а вечером мы уже ехали в коляске по дороге в Нарву. По всей дороге лошади были заказаны на мое имя, и мы двигались безостановочно. На приграничных пунктах и в городах по понятным причинам императора узнали, в Форожене начальник таможни не знал, что и думать по поводу секретного проезда, и удовлетворился тем, что отвесил глубокий поклон нашей коляске, на большой скорости ворвавшейся в Прусское королевство. Мы быстро проехали Тильзит, Кенигсберг и вышли из коляски только в Эльбингене с тем, чтобы позавтракать на почтовой станции, пока смазывали коляску. Я изображал генерала, а император играл роль моего адъютанта, что очень его забавляло. Часто нас одолевал смех, и мы забавлялись, разыгрывая начальников почтовых станций.