Михаил Козаков - Третий звонок [litres]

Поднялись к Чекиным. Там жена его нас встретила. Стол уже накрыт. Квартира уютная. В комнате лестница, ведущая на антресольный этаж. Приятно, светло. Тут я разглядел американку… Это меня и погубило. Нет, не погубило! – вскрикнул Филипп.

– Не погубило! Спасло! Спасло! Давай, Миш, за ее здоровье. За здоровье Колетт Шварценбах. Где-то она теперь? Двадцать с лишним лет прошло, а помню ее, как будто вчера этот вечер был, в этой двухэтажной квартире на Пушечной.

Представь: высокая, с меня, девушка, лет двадцати пяти. Ноги из шеи растут. И какие ноги! Кисти рук узкие, длинные пальцы, тонкая талия, плечи, может быть, чуть широковатые, зато шея длинная, и лицо… Боже, что за лицо! Темные, хорошо вымытые волосы, черты лица породистые, нос чуть вздернутый и зеленые, понимаешь, зеленые, как газон, глаза, окаймленные черными, пушистыми ресницами…

Знаешь, это мой тип женщины. Но такой я никогда не видел и не увижу никогда…

Теперь добавь, что держалась скромно, достойно… Ни малейшей экзальтации американок из миддл-класса, без всяких «Оу!», без жеманства, кокетства. Говорит тихо, спокойно… Хорошо, внимательно слушает собеседника. И когда выпила – такая же… И в веселье, которое чуть не до утра продолжалось, такая же достойная… Нет, не «синий чулок»: и пила, и смеялась, и танцевала, и что-то рассказывала, но все это комильфо, без «вулгар», как говорил Пушкин. Я голову потерял. Одно только успел сообразить, что про Сочи надо сказать первому. Вот и все. Забыл я все, и Игоря Николаевича, и что дома жена ждет. Все забыл. Вот про Сочи сказал, как будто сам от себя сказал – так мне в эти Сочи захотелось, чтоб ее там увидеть…

Она говорит:

– Вы в Сочи? Зачем? Сниматься?

– Нет. У меня две недели отгулов накопилось в театре. Отдыхать. Я очень устал. Летом снимался, так что самое время отдохнуть две недельки, покупаться в море в бархатный сезон.

– И когда вы туда собираетесь?

– Да дней через пять-шесть…

– Колетт, а ведь вы тоже вроде в Сочи собирались? – спросила жена Чекина. – Или раздумали?

– Нет, скорее всего, я туда поеду.

– Когда? – спрашиваю.

Внимательно поглядела на меня зелеными огнями.

– Примерно в то же время, что и вы, как ни странно…

– Замечательно, – подхватил Лева. – У тебя, Колетт, будет там хоть один знакомый, по крайней мере… Филипп – собеседник интересный, в теннис играет. Ты, Колетт, в теннис играешь?

– Нет, я плохо играю в теннис, но плаваю я хорошо. Я очень люблю море…

– Я тоже неплохо плаваю, – сказал я. – Так что если встретимся там, то можем помериться силами…

– Если поеду, – говорит, – то, может быть… как вы сказали?

– Померяемся силами, – подсказывает Петрушанский.

– Померяемся силами, – с легким акцентом повторяет Колетт новое для нее русское выражение. Акцент у нее небольшой, язык знает прекрасно. Акцент придает очарование ее речи…

– Филипп! Возьми гитару, спой что-нибудь, – предлагает Лева.

– Ну, гитара, Филипп, твоя коронка, – говорю я. – Тут уж ты хвост распустил…

Филипп словно забыл обо мне – весь ушел в воспоминание, отдался ему, и его рассказ стал нетороплив, он сам перестал дергаться, вертеться в кресле, сидел спокойно, подперев голову ладонью…

– Я-то, как ты говоришь, хвост распустил… Но вот что интересно, она на меня очень спокойно реагировала. Тут я за весь вечер второй раз об Игоре Николаевиче вспомнил: «Не похоже, чтобы она мной так уж интересовалась, как он рассказывал…»

Спел я Тютчева, Есенина, что-то еще. Слушала хорошо. Иногда спрашивала: «Чье?» Знаешь, я шекспировский сонет речитативом напевал? Спел. Говорю:

– А этот текст вам знаком? Должны знать. Это сонет Шекспира в переводе Маршака. Вы Шекспира любите? А что видели у себя на Западе?

– Видела, – говорит, – Гилгуда в Англии, фильм «Гамлет» с Лоренсом Оливье, что-то еще.

– Ну а у нас?

– Вас, Филипп, видела в «Ромео». Понравился, хотя спектакль в целом спорный, мне кажется…

– А видели другие спектакли нашего театра? Где я играю? – спросил я.

– Нет, я не имею времени, к сожалению…

«Вот как? Интересно, – подумал я. – Опять ошибочка у Игоря Николаевича. А может, она неправду говорит? Бог его ведает…»

Так вот и идет у нас беседа, Миня. Ну, все это под выпивку, разумеется… Левка магнитофон (как тогда говорили «маг») включил… Помнишь, тогда модно было слова сокращать на иностранный манер: Хемингуэй – Хем, магнитофон – маг, Мефистофель – Меф. И русские слова с иностранными переплетать: «Пожалуйста, Фил, открой виндоу – душно. Грацио, дарлинг. Это было вандерфул с твоей стороны…»

– Да, в общем «соловьем залетным юность пролетела», – пропел Филя строчки Кольцова и состроил гримасу…

– Мама, не отвлекайтесь, – сказал я.

– Ты прав, старик, – встряхнулся рассказчик. – Плохой я рассказчик. Такому рассказчику – хер за щеку, как говорит наш общий друг, народный артист всего Советского Союза Гулик Мастанов… Прошел этот ивнинг, перешедший в ночь. Весело прошел. Танцевали сумасшедший рок по всем правилам тех лет. «Пили, пели, не вспотели…» Сил много было. Не то что сейчас…

– Кончай нудить – двигай сюжет, – сказал я.

– Опять прав, Миша. А я не прав. Не прав, я всегда не прав. Ладно, Миня, перенесемся снова в «Ленинградскую». Ты ведь у нас и кинорежиссер теперь – Феллини, можно сказать. Филя – я, а ты – Феллини. Я просто Фил. Простофиля я… Вот так. Ну не злись, Миня, я же тебя люблю… Это я так, когда выпью, меня на каламбуры тянет: «Даже к финским скалам бурым обращаюсь с калом бурым…» Так вот, каламбур пятый, извиняюсь, шестой. Номер кадра триста восемнадцать, нет, не кадра, а номера в «Ленинградской», этой ёбаной «Ленинградской». В эпизоде участвуют: Игорь Николаевич, Филипп Сергеевич, потом новое действующее лицо – имя узнаем, когда он предстанет. Зритель застает сцену в кульминационный момент. Диалог возникает из отточия.

– … порола. Видела тебя и не раз! Это она так. И в Сочи точно летит. Там у нее в «Приморской» уже номер забронирован. А тебя мы поселим в «Кавказе». Он в трехстах метрах от «Приморской». Номер у тебя – люкс. Будешь жить, разумеется, один. Она как на тебя прореагировала?

– Нормально.

– Нормально или хорошо?

– Скорее нормально.

– Вы на чем расстались?

– Я ее до такси проводил, предложил отвезти, но она отказалась…

– А ты не настоял? Джентльмен называется…

– Я настаивал, но ничего не вышло. Я только таксисту деньги дал, чтобы она не расплачивалась.

– А попрощались как?

– Как? Нормально. Я ей руку поцеловал. Сказал, что лечу к морю и буду рад, если там встретимся и померяемся силами…

– Чем померяетесь?

– Силами. Ну в том смысле, кто сколько проплывет. Она любит плавать. Говорит, что хорошо это делает.