Михаил Козаков - Третий звонок [litres]

Черкасский . Не знаю, Ляля. Я с интересом слушаю ваши пререкания. Мой педагог часто повторял: «Молодость – это недостаток, который быстро проходит». Говорилось это в сороковых годах, теперь уже прошлого столетия, но суть остается прежней и относится ко всем в равной степени: к постмодернистам, к попсе, к актерам и топ-моделям, и (взглянул на Вика) к барменам, разъезжающим на крутых мотоциклах.

Виктор . Преувеличиваешь, дед. Вот куплю «Харлей», и это будет по-настоящему круто.

Елена . С ума сойти! Представляешь, отец, я в своей больнице вкалываю, как папа Карло, это после шести лет меда. Лечу алкашей от цирроза печени, в том числе и тех, которых спаивает наш Витёк в баре. Какая у врачей сегодня зарплата, об этом помолчим, а этот молокосос покупает «Харлей». Обалдеть! Рехнуться можно!..

Виктор. Ma tant, не нойте. У вас все о’кей: кузина Дашка на высших курсах экономического, три языка. Вы сами, ma tant, тоже не голодаете и для вашего возраста еще очень неплохо глядитесь, и прикид ваш не из ЦУМа. Попросите мужа, Льва Густавовича, он в бывшей фашистской, а ныне в единой, великой Германии науку на фирме продвигает, и вы сможете жигуленок приобрести, сейчас это не проблема.

Елена . Ну и хам из тебя вырос, Витька! Ты же знаешь, почему Лева в Германии. Здесь ученый и спицы от твоего «Харлея» не купит. Здесь настоящим ученым скоро вообще будет нечего делать, и ты это знаешь. И Лялька тоже поэтому училище бросила и в модели подалась, чтобы не плодить нищих. Простите, Миша, я не хотела вас обидеть.

Черкасский (ударил рукой по столу). Так, хватит. Надоело. Черт бы вас всех побрал.

Варя . Сергей! Начинается! Больше ни одного грамма.

Черкасский . Прости, Варя, но последнюю, клянусь тебе, Варя, последнюю, я налью и даже скажу почему. И вы все налейте: врачи, актеры, модели, экономисты. И даже, слава Богу, непьющие бармены. И ты, Варя, налей себе. Налей, киса, налей. Ты знаешь, про что я хочу сказать. То есть сказать я ничего не хочу.

Виктор . Ты просто хочешь выпить, дед?

Черкасский . Хочу, хочу, внук. Сегодня шестое августа, воскресенье, не слишком веселая дата. И только одна ваша бабка, Варвара Петровна, об этом вспомнила. Врать не буду: она, а не я. И не только вспомнила, а в вашу переделкинскую церквуху сходила, свечу поставила. Для несведущих: 16 лет назад, шестого августа, как раз в воскресенье, как и сегодня, не стало, Виктор и Амалия, вашей матери, нашей любимой Сони. Ты, Виктор, знаешь ее только по фотографиям, да и Ляля не намного лучше. Сколько ей было, Варя, Ляльке?

Варвара . Четыре с половиной.

Черкасский . Извините, у меня с цифрами плохо. Вот Дашуся не в меня, слава Богу. Так что давайте тихо, не чокаясь, выпьем. В ее память. Как говорится, царство ей небесное. Я ее очень любил.

Все выпивают. Неловкая пауза.

Черкасский . А теперь Дин Диныч нам споет что-нибудь, не обязательно грустное. Что-нибудь про любовь, у нас ведь скоро золотая свадьба с хозяйкой этого нашего деревянного дворца. И черт с ним, что вокруг эти громадные, краснокирпичные виллы всяких нуворишей. Но переделкинский дух, по крайней мере в этом доме еще жив, слава богу. «Еще Польска не сгинела».

Ляля . Но маленечко смердит.

Варвара . Ляля, ты меня сегодня хочешь довести? Ты что это, специально?

Черкасский . Оставь ее, мать, это ведь она у меня научилась. Да, ребята, еще польска не сгинела, хотя действительно маленечко смердит. Ну да ладно. Денис, пойте что-нибудь, ну чтобы и слова не подкачали.

Денис поет, особенно поглядывая на Елену, мать Даши. Та стоит в стороне, курит. Денис делает это абсолютно незаметно для окружающих, Елена его взгляд чувствует, но никак не реагирует, по крайней мере внешне, лишь Виктор настораживается и усмехается, наблюдая за этой странной, еле заметной игрой. Денис поет что-то о любви, ну скажем на слова Мандельштама: «Я больше не ревную, но я тебя хочу». Каждый реагирует на его пение по-своему, пение красиво.

Входит сосед Черкасских, старик Борис Михайлович Давыдов.

Давыдов. (Он радостно возбужден, может быть, уже выпил, останавливается, давая допеть Денису до конца, и только потом.) Семья великого маэстро Черкасского пьет и веселится, да? Без меня, суки, пьете, без соседа и ближайшего друга этого хера с ушами, старого гистриона Черкасского?

Черкасский . Боря, я не возражаю, но здесь молодые девушки.

Давыдов . Значит, веселитесь? Пьете, бляди, и правильно делаете. Вы новости, конечно, проглядели, падлы. Так вот, ваш сын, генерал Андрей Черкасский, получил Героя России и едет в Москву!

Черкасский . Варя, извини, но я нарушаю данную тебе клятву. Наливай по полной, наливай, мать твою!

Конец первой картины.

Здесь идет эпизод восьмой, опять что-то из Лира.

После затемненной, имеется в виду свет, сцены Лира, сна о Лире, идет сцена девятая.

Снова дом Черкасских. Раннее утро.

Мы видим генерала Черкасского при полном параде, в форме.

Он говорит по телефону. Пока он один.

Затем войдет старик Черкасский.

Андрей Черкасский . Да, да, машину. Ну сейчас, утром, пробок нет, до нас минут двадцать максимум. Благодарю, жду.

Входит Черкасский-старик.

Андрей . Доброе утро, папа.

Черкасский . Ты куда так рано, при параде?

Андрей . Надо, надо.

Черкасский . В воскресенье?

Андрей . Теперь нет воскресений, отец, одни понедельники.

Черкасский . Андрей, если не секрет, куда?

Андрей . В Генштаб, а потом выше.

Черкасский . Много выше?

Андрей . На самый верх. Повоевали, и будя. Видать, отвоевался я, говорят. Надо в Москве дело делать.

Черкасский . Ты хоть детям время удели, Андрюша. Сходи с ними к Соне на могилу, благо недалеко.

Андрей. Обязательно. Я уже был там, но с детьми опять схожу.

Черкасский . И вообще, Андрей, поговори с ними. Ну, кто для них я, мама? Ты им нужен. Не так, как Соня, но нужен.

Андрей . Отец, я все понимаю, но ты же видишь, как все сложилось: Афган, первая Чечня, вторая.

Черкасский . Понимаю, Андрей, понимаю, князь, я-то все понимаю. Но от этого не легче. Когда за тобой машина?

Андрей . Вот-вот. А где мама?

Черкасский . В церковь пошла, она у нас церковница. Ну, да бог с ней, ей так легче со всеми нами, мы ведь все клиенты не из легких; вот разве что Ленка с Дашусей.

Андрей. А Лев Густавович когда домой из Германии?

Черкасский . А черт его знает. Вкалывает в Берлине как проклятый, но там хоть не стреляют. Не воюют. Порядок. Ну, скажи, Андрей, и войну проиграли, и грехов у них было много, за что им такой фарт, а мы?