Сергей Иванов - Где ваш дом, дети?..

Все в нем перемешано, хаотично, непредсказуемо. И писать о нем надо так же — кусочками, фрагментами, как вырываются его детские откровения.

Идем с ним по улице.

— Папа, это дерево? — спрашивает он. — А какая от него польза?

Я объясняю.

— Папа, это земля? — спрашивает он. — А какая польза от нее?

Я объясняю.

— Папа, это цветочек? — спрашивает он. — А какая от него польза?

Я объясняю.

— Папа, это небо? — спрашивает он. — А какая от него польза?

— Слушай, а какая от тебя польза? — интересуюсь я.

И сын озадаченно замолкает.

Принес елку, мы ее украсили с ребятами. А Галка объявила сюрприз — вечер аттракционов. Разделились на две команды и переносили столовой ложкой воду из одной тарелки в другую. Коллективно рисовали на листах ватмана портрет зайца — кто скорее успеет. Срезали конфеты и игрушки — они висели на ниточках, а глаза у игравших были завязаны, и ножницы часто щелкали впустую, вызывая смех у окружающих. Потом Галка сажала каждого по очереди на табуретку, завязывала глаза, вынимала из-под покрывала заранее приготовленные маски, и нужно было наводящими вопросами разведать, что за «зверь» приставлен к твоим закрытым глазам.

— Какого я цвета? — спрашивал играющий. — Есть у меня рога?..

Ему со смехом отвечали…

— А сколько у меня лап?.. А что я кушаю?..

Самым большим тугодумом оказался я — дольше всех опознавал маску лягушки.

Ребятам очень понравились Галкины сюрпризы. Теперь на каждый праздник приходилось что-то придумывать — так мы с женой договорились…

После увлечения командирством, после периода жадничания Санька вроде бы начинает вести себя правильно, по-человечески.

Вот Алеша плачет — раскапризничался, потому что днем не спал. Ни Галке, ни мне его не успокоить.

Санька подошел и спросил с чувством:

— Аленька, братик любимый, чего ты плачешь?..

Алеша поглядел на него удивленно — и вдруг затих…

Еще сценка в Санькину пользу. Купил я настольный футбол. Санька увлекся. Когда я свободен, мы с ним подолгу отпасовываем мяч от футболиста к футболисту.

— Не хочу играть!.. — заявляет Санька, когда его команда начинает проигрывать. Выжидает, чтоб я потянулся за крышкой от коробки, и предлагает лукаво:

— Давай начнем сначала! Ноль-ноль?..

Алеша все ходил вокруг да около, смотрел, как мы играем. И вдруг однажды, придя с работы, я обнаружил сыновей за футболом.

— Ну что, Санька, сыгранем? — предложил.

— Нет, папа, я с Алешей буду! — сказал Санька…

На другой день сыновья играли с соседским Стасиком в свои буйные игры. Я пришел с работы и сразу включился в их «похождения». Стали вместе «ловить шпионов», «сражаться с чудищами», «бить фашистов» и так далее. За Стасиком пришла бабушка. И вдруг Стасик повис на мне:

— Это мой папа! Не пойду домой!..

Санька тут же повис с другой стороны:

— Нет, это мой папа!..

Алеша бегал вокруг и кричал азартно:

— Мой!.. Мой!..

Только теперь, прочитав эпизод, осознал, что это была одна из лучших минут моей жизни!

…Санька сходил с мамой в театр. И вступил после похода в некий период бытия — в период «критического реализма». Теперь, если смотрит что-то по телевизору, то и дело спрашивает:

— Это артист или настоящий солдат?.. Это артистка или настоящая мама?.. Это артист или настоящий мальчик?..

Пытаюсь научить его отрешаться от «артистов», смотреть на условность искусства как на жизнь. Пытаюсь научить наслаждаться восприятием, оставляя анализ, критику на потом. Научить анализировать не искусство как таковое, а свои воспоминания о нем.

Но для него пока что это неразделимо — восприятие и анализ, чувства и суждения…

Он только-только начинает управляться с трехмерностью мира. До эстетической ли тут многомерности и неоднозначности…

Играем в «космический корабль», и я вижу, как еще трудно Саньке совладать с пространством. Он сидит у меня на плечах и командует:

— Вперед!.. Назад!.. Направо!.. Налево!..

Я послушно выполняю приказы. То и дело наш «корабль» врезается в стены, застревает в углах из-за неправильных или несвоевременных команд. Санька сердится или хохочет, объявляет посадки, взлеты, чинит неполадки, перестраивает «корабль». Ему интересно, он занят серьезным делом, он осваивает мировой континуум. И мне интересно: я вместе с сыном и подобен ему…

Алеша взял да и вырезал из книжки трех веселых поросят. По педагогическим канонам это поступок, достойный осуждения. Но когда мы с Галкой стали выяснять, почему он это сделал, Алеша рассказал, что хотел спасти поросят от серого волка. Пришлось нам промолчать, не выражая ни одобрения, ни порицания. Похвали его сейчас — так он все подряд будет из книг вырезать. Поругай — так никого больше защищать не захочет.

Натешился с поросятами Алеша и дает маме коллекционную машинку.

— Давай поиграем! Только не сломай — это ведь папа наколдовал!..

Начинаю побаиваться их веры в мое «колдовство». Думаю, как бы поудачнее распроститься с положением «волшебного» папы. Но пока что ничего не придумалось. И Саша по-прежнему гордо рассказывает при случае:

— У меня папа — волшебник!..

После сна он встал растрепанный. Волосы торчком во все стороны. Пощелкал выключателем — проверил, горит ли свет.

Леша поглядел на него удивленно и говорит:

— Ты будешь скоро Чиполлино! Вон какой лук на голове!..

Перед завтраком я случайно и быстро (охота нашла) пересказал Саньке фантастический рассказ. И открыл для него тем самым «неведомую землю». Его мгновенно обуяла жадность на фантастику. Теперь каждый день требует, чтобы я ему преподносил очередное «блюдо». Если я протестую, пробую повернуть на сказки, он возражает:

— Сказки неинтересные! Фантастика лучше!..

Когда устаю рассказывать, Санька переключается на «рукомесло». Последняя его рационализация: поставил две доски от старой кроватки наклонно, под них положил гладкую картонку, прислонил эти доски к новой кровати и начал кататься с такой домашней горки. Слетает вихрем на пол и хохочет. А я думаю: вздрагивает потолок у соседей или нет? Прибегут сейчас или не прибегут?..

— Зачем ты крутишь головой по ночам? — спрашиваю с неодобрением, чтобы отвлечь от забавы.

— Проверяю, — отвечает Санька, — на месте я или улетел в какой-нибудь сон…

Говорим о снах, о том, что они такое и как получаются.

— Ты ведь храбрый? — спросил у Саньки к слову.

— Я храбрый только в снах да в твоих рассказах!..

«Вот тебе и на!» — озадачился я.

Чтобы показать ему, каким быть, нарочно придумывал рассказы, где он действовал геройски. А рассказы эти, выходит, заместили настоящую черту его характера. Долой тогда словеса! Пусть набирается храбрости из жизни!..

Саньке уже семь. В день рождения приглядываюсь к нему, чтобы он не заметил. Где они, признаки повзросления? «Каким он был, таким остался…»