Сергей Иванов - Где ваш дом, дети?..

На утро Санька чем-то мучился, какой-то невысказанной тайной. Держал голову опущенной и не глядел на меня. Заинтригованный, я взял его с собой на почту опустить письмо. На обратном пути сын сказал мрачно:

— Лучше на папу-маму не смотреть, когда что-то сделаешь. А то по глазам прочитают…

— А что ты сделал?

— Да вчера нашел коробок хороших спичек и все их сжег.

— Ну, больше тайком не жги!..

Санька повеселел после своего признания и поднял голову. А я всю дорогу до дому сомневался: правильно ли сделал, что не отругал его…

Беспокоит неправда, которую говорят дети. Умение говорить не то, что есть, — один из способов социального приспособления. Мы, взрослые, признаем ложь, например знаменитую «ложь во спасение». Значит, и детскую ложь признавать? Здесь я решительно против. Говорю, применительно к своей семье, категорическое «нет». В ребятах пытаюсь вырастить неприятие лжи, пытаюсь внушить им, что она в принципе невозможна. А они врут. Сейчас пишу и слышу, как Санька за стеной, на евпаторийской улице, азартно кричит:

— У меня есть пистолет настоящий!

— Врешь! — не верят ребята.

— В следующий приезд привезу!.. — вдохновенно уверяет Санька.

Чуть позже он появляется дома, и я упрекаю его.

— Это я пошутил! — заявляет он.

А еще чуть позже он идет чистить зубы, а сам оказывается возле хозяйского телевизора. Я ему говорю слова укоризны, а он, опустив голову, пьет свое вечернее молоко и вроде бы не слушает меня. И я вдруг с некоторым даже страхом понимаю, что мое влияние на него не беспредельно. А ведь я считал до сих пор его чуть ли не определяющим в жизни сына.

Только на следующее утро он просит извинить его за вчерашнее. И я утешаю себя надеждой: может, он очень устал вечером, потому и был невосприимчив к моим словам?..

Есть время, когда Саня способен к учебе, и есть время, когда он кажется мне абсолютно тупым. Убеждался в этом неоднократно. Сколько, например, бился, чтобы объяснить ему тайну часовой и минутной стрелок на моем ручном хронометре. Он понимал, он правильно повторял за мной, он определял, который час и, с некоторым напряжением, сколько минут. И вдруг передо мной стена. Ни проблеска соображения. Поначалу меня это злило. Думал, Санька притворяется тупым, чтобы я от него отстал. Потом понял, что не прав. Его мозг действительно живет периодами просветления и затемнения. Зачем это нужно, в чем физиологический смысл таких чередований, я не знаю.

Возможно, мозг ребенка, получив свежую информацию, понижает внешнюю активность и усиливает внутреннюю, достраивает, совершенствует себя с учетом полученной информации…

Дело не в этом. Я подумал, что железное, обязательное расписание уроков в школе несправедливо. Оно не учитывает, в какой фазе находится сейчас соображение ученика, оно вообще игнорирует возможность взлетов и падений активности. Тут заложена возможность конфликтов, тут неизбежны конфликты, неизбежны будущие Санькины слезы и разочарования.

Примириться с ними? Или попытаться объяснить учителю свое понимание? Но не будет ли хуже от этого? Ведь учителя, как правило, не принимают мыслей со стороны. Тут заложена возможность новых конфликтов — между учителем и мной…

Пришли с пляжа утомленные. На моих тапках возле входной двери спит Рябчик. При нашем появлении он поднимает голову, но не лает, а роняет голову обратно на лапы. Я пытаюсь тихонько вытащить из-под него тапки. Он вежливо рычит, не открывая глаз. Я снова пытаюсь. Он снова рычит. Гляжу беспомощно на Галку и ребят.

— А, ладно!.. — говорю шепотом и, сняв сандалии, захожу в комнату босиком.

Этот случай почему-то произвел на ребят большое впечатление. Они его вспоминали и обсуждали…

Ребята по многу раз в день пробуют давить на нас. «Хочу, дай, сделай!» — звучат их команды. И мне приходит в голову, что помимо всего прочего детство — ежедневная экспансия, ежедневный захват территорий, ежедневное завоевание…

Санька охотно дружит с девочками. Внучка хозяйки играла с ним два вечера, а на третий не стала, потому что пришла ее подружка. Саня огорчился и обиделся. Ходил насупленный и не отвечал на вопросы. Потом сам подошел ко мне и рассказал, что Валя не хочет с ним дружить. Видно было, что у него слезы близко.

— Не буду на юге с девочками дружить — буду только с мальчиками!..

В ответ я долго и ласково говорил о том, что такое дружба и кто может считаться другом. Говорил, что насильно мил не будешь, и Саня вроде бы слушал внимательно.

Наговорившись и успокоившись, он вышел на улицу, и я невольно — окно было открыто — услышал, как он снова пытается завоевать внимание Вали.

— Валя, а я тебе какой-то секрет не скажу!..

Ответа не было, Валя болтала с подружкой.

— Валя, хочешь, я тебе что-то вкусненькое принесу?..

Ответа не было даже на это.

— Ну, тогда я пойду собирать армию мальчишек, — в сердцах воскликнул Санька.

И мне было ясно, на кого он собирается вести свою будущую армию.

…На другой день, выходя из моря, видим: по пляжу мечется женщина. Кричит:

— Рома! Рома!..

На нее оглядываются. Некоторые ворчат недовольно. Женщина заходит в воду. Снова кричит, зовет Рому. На лице тревога. Купальщики спрашивают у нее, что случилось.

— Мальчик пропал! — говорит она. — Мой сын!.. Ему двенадцать лет!..

Опять она кричит — отчаяние в голосе и слезы в глазах. Опять мечется, будто птица в силках. Люди начинают ей помогать. Другие женщины тоже зовут Рому. Несколько мужчин берутся за руки, образуют цепь и ходят по грудь в воде, прочесывают дно.

Женщина выходит на берег, падает на песок, рыдает громко. Ее обступает густая толпа. Сыплются советы, воспоминания, предположения.

— Надо в радиоузел! — говорит кто-то. — Пусть объявят! Может, мальчик заигрался где-то! Услышит и придет!..

— Да-да!.. Спасибо!.. — Женщина поднимает заплаканное лицо, морщинки в углах глаз, будто елочки.

Я помогаю ей встать — мне для этого только руку протянуть. Санька вжался в мой бок и глядит на женщину с испугом.

— Надо, чтобы объявили!.. — говорит женщина. — В радиоузел!..

— Давайте провожу! — предлагаю.

— Зачем!.. Не беспокойтесь!.. — Женщина медленно идет, опираясь на мою руку.

Толпа редеет, рассасывается, и до радиоузла мы доходим втроем: женщина, я и Санька.

— Валентина, ты? — говорит диктор, увидев женщину. — Неделя ведь не прошла!..

Женщина улыбается устало и виновато. Я ничего не понимаю и тороплюсь откланяться, чтобы не чувствовать себя дураком…

Вечером, когда мы уходим с пляжа, откалываюсь от своих и забегаю в радиоузел.

— Почему вы не объявили про эту… Валентину?

Диктор, пожилой лысый мужчина, долго смотрит на меня. Потом усмехается грустно.

— Нет у нее никакого сына. Придумала все. От одиночества спасается. Раз в неделю вот так…