Сергей Иванов - Где ваш дом, дети?..

А приезжаю к маме, старенькой моей, и — откуда что берется — энергия бьет ключом. Вижу, что ей это надо, что ей это помогает, и становлюсь сверхэнергичным, сверхвеселым. Приношу дрова из подвала, мою, убираю в квартире и отдаю, отдаю, отдаю то, что взял от своих мальчишек…

Санька отзанимался, отыграл на пианино. Хотел закрывать инструмент, но тут Алеша попросил:

— Можно я попробую?

Санька милостиво разрешил. Алеша взял одну из своих раскрасок, деловито взобрался на табурет и поставил раскраску на пюпитр. Галка, Санька и я с интересом наблюдали. Алеша смотрел в раскраску и, уверенно нажимая на клавиши, пел во все горло о том, что там нарисовано.

— Вот курочка стоит… А рядом петушок… А рядом их цыплятки… И солнышко вверху…

Таким образом Алеша исполнил нам раскраску от корки до корки… Он был очень доволен. И мы от души его похвалили…

Хотел Алешу привести на Санькино музыкальное занятие, но не решился. Присутствовал сам. Учительница принимала у Саньки домашние задания. Санька мало тренировался, и она это чувствовала.

— Сыро! — говорила она. — Ты слышишь, как сыро?..

Санька головой кивал, соглашался, да, мол, слышу. А когда вышли на улицу, спросил:

— Папа, чего она все про погоду говорила?..

Как всегда, смех и слезы соседствуют. Санька принес в тетрадке первую двойку. Странная двойка, на мой взгляд. Решил все примеры, но «записал не в два столбика». Плачет, лежа на полу.

Мы с Галкой его поднимаем.

— Ничего!.. Исправишь!..

Ни слова не сказали в осуждение. И правильно сделали, как я думаю…

Саша завел было дневник. Торжественно записал, как его зовут и сколько ему лет. Показал нам с Галкой первую запись. И… на том пока что дело кончилось. Не от неразвитости, не от нерадивости — от того, что ему некогда. От того, что он загружен по уши и практически не имеет свободного времени. Он долго делает уроки. Он занимается музыкой. Ему хочется поозорничать с Алешей. Ему хочется мультик посмотреть. На «литературные дела» — на дневник — времени не остается…

Другие дела приключаются — не менее литературные… Подписались на «Ленинские искры». Читаем Саньке газету вслух. Самому еще трудно — «буквы мелкие».

Вдруг он захотел написать статью. И написал с кучей ошибок. Написал, как они гуляли с мамой и построили снежную крепость. У нее была зубчатая стена, и на стене — зайка из снега. На другой день пошли к ней, а крепости нет, одни обломки. «Ребята, не ломайте красоту!» — так закончил Санька статью.

Я исправил ему ошибки. Он сел переписывать. И наделал новых ошибок. Мы решили с Галкой послать как есть. Запечатали в конверт. Опустили в почтовый ящик. Вернулись домой, и тут Санька вспомнил, что забыл подписать свою статью…

Подарили Саньке блокнотик — чтобы учился планировать предстоящий день. По вечерам он старательно вспоминает, что предстоит завтра.

— Первое: зарядка… Второе: завтрак… Нет, завтрак не буду записывать… Потом школа. После школы — третье: музыка… Четвертое: уроки… Пятое: делать кораблик…

Он удовлетворенно разглядывает запись. Перечитывает вслух. Спохватывается:

— Забыл про баловство! Шестое будет — побаловаться…

Как-то разговорился с женщинами-врачами — своими коллегами — о семье, об отцовстве, об увлеченности ролью папы.

— Да нет таких мужчин, для которых отцовство главнее всего! — сказали коллеги. — Хорошие отцы в книгах спрятались, между страницами засушены! А в жизни все лежит на женщине, и тянет семью только женщина. И вы все на жену сложили, Сергей Иванович, мы уверены! По-другому не бывает…

Поразительная и твердолобая убежденность. Нет отцовского призвания — есть лишь материнское. Не может мужчина стремиться к семейным делам, сознательно их на себя взваливать. Нет таких мужчин!

Я заспорил было, загорячился. Они стояли твердо, переубедить и не мечтай.

Вдруг подумалось отстраненно: чью бы сторону приняла Галка, будь она здесь? Их поддержала бы? Или меня? Конечно, за меня бы вступилась, уверен! Однако тень сомнения промелькнула… Ай да твердолобость — как сильна!

Какое глубокое расслоение семьи проглянуло в позиции женщин. Деловитая хозяйка — волевая, цепкая, расчетливая. И недеятельный мужчина, ушедший в глухую защиту, в оборону, — чтобы не потревожили, чтобы не «запрягли».

Но разве может мужчина быть недеятельным? Ведь именно он изначально запрограммирован на действие, на поступок.

Насколько же, значит, все перевернулось с ног на голову, насколько все извратилось в семье, если пассивность и расслабленность стали характерными для мужчины, если именно этого от него ждут.

Но не мужчин я обвиняю. Нет, женщин! Они оберегают своих сыновей от трудностей, от поступков, от действий. Они растят для семьи «созерцателей». И они же потом страдают. И проклинают свою «тягловую» долю. И нормальный мужской настрой на деятельность кажется им выдумкой, позой, очковтирательством, раздражает их. «Не может этого быть! Потому что быть этого не может!..»

Прививка женственности удалась… Прививка «мужчинства» тоже… Два пола поменялись ролями. И кто доволен? Кто рад? Кто счастлив?..

Только те, что остались на «исходных позициях» — в рамках своего пола. Только те, что остались естественными. Так я считаю…

Из школы Санька пришел усталый. Пообедали и отправились гулять с ним. И загулялись. Так славно было на майской улыбчивой улице.

Домой явились уже с другим видом усталости — блаженно утомленными от беганья, игранья, хохота, крика.

Сели за уроки. Математику и русский сделали со скрипом. Оставалась литература — учить стихотворение.

И вот тут Санька забастовал.

— Не буду учить! Проклятое стихотворение! Не нравится оно!..

Слезы в глазах… Безмолвный вопль: пощади! Не заставляй!.. Человек на пределе. В нем почти не осталось резервных мощностей.

Надо было отступиться. Надо было не учить. Пусть бы двойку получил. Что в ней страшного?

Но я не отступился. Мягко и непреклонно принудил его вызубрить. Читал вслух, а он повторял — путаясь, отвлекаясь. В его голосе было отвращение. Покорное отвращение подневольного…

Записываю и ужасаюсь. Я сам, своей волей укоренял это в Саньке. Не хватило смелости на нешаблонный поступок. На разрешение Саньке не учить. Только сейчас понял, с пером в руке, как навредил сыну своей настойчивостью.

Проклятая взрослая «непонимательность»! Как она мешает! Как она обидно подводит!..

К концу дня сложилось так — Санька загружен, Алеша свободен. Приближается ночь. Алеше хочется успеть наиграться. Алеша томится, ждет Сашу.

Санька доделывает уроки, садится за пианино. Пока он повторяет старые вещи, пока разбирает новые, Алеша ждет.