Иэн Нейтан - Питер Джексон и создание Средиземья. Все, что вы можете себе представить [litres]

Эстин сказал, что ему было приятно сниматься под руководством Уолш. «Мне как актеру очень нравится, как она использует язык», – пояснил он. Уолш обычно разбирала психологические аспекты сцены, в то время как Джексону приходилось держать в голове более технические моменты. Чтобы войти в образ Сэма, Эстину достаточно было сосредоточиться, словно заново включая электричество в мозгу. Разворачиваясь на резиновых ногах, он проходил несколько метров и снова оказывался в Моргульской долине, вспоминая мягкий говор Уэст-Кантри с долгими гласными и раскатистыми «р». «Я здесь, мистер Фр-р-родо!»

Согласно вызывному листу, эта съемочная группа считалась второй и прямо на месте применяла технологию захвата движения, однако различия между группами давно стали условными, ведь теперь все торопились завершить все сцены из списка Джексона. Режиссер снова крутил педали велосипеда, проверяя, как идут дела у разных групп, но больше из любопытства, чем от беспокойства. Теперь его ви́дение, как коллективное сознание, проникло на все площадки «Stone Street».

Сейчас снималась сцена, которая идет сразу после блестящего диалога между двумя половинами расколотого сознания героя Серкиса, когда в воду смотрит Смеагол, но отражается в ней Голлум (это придумала Уолш). Внутренние дебаты Голлума о том, как поступить с Фродо и Сэмом, резко прерываются, когда Сэм бьет его сковородкой по голове.

«По сюжету у нас заканчивается хлеб, а Голлум играет в свои игры… И я решаю его проучить».

Пока площадку готовили для следующей сцены, а Вуда нигде не было видно, Эстин болтал со мной о «Звездных войнах». Он обожал их с детства и был безмерно рад возможности познакомиться с Джорджем Лукасом на церемонии вручения наград «MTV» (той самой, где со скандальной речью выступил Голлум). «Он мой герой».

Но все прошло не слишком хорошо.

«Привет», – безразлично бросил Лукас, когда он подошел поздороваться.

«И я говорю: «Меня зовут Шон Эстин, я… Сэм»».

«Все вы, хоббиты, на одно лицо», – только и сказал режиссер.

«Ага, а Джа-Джа – полный отстой», – буркнул Эстин, сделав вид, что кашляет в кулак.

Как всегда, вмешалась то ли судьба, то ли вселенская справедливость, потому что два с половиной года спустя, под Рождество 2005 года, в Нью-Йорке состоялась вечеринка по случаю премьеры «Кинг-Конга». Она проходила на продуваемом всеми ветрами складе на Гудзоне, где модные диджеи с безграничной холодностью заглушали любые разговоры, а вкуснейшая еда подавалась такими порциями, что наесться не представлялось возможности. Воспоминания о каннском тепле и уюте были сродни мечтаниям о Шире. Здесь правила бал большая, бездушная студия. Но Серкис крепко обнял меня, широко улыбнувшись, и спросил, понравился ли мне фильм. Не успел я ответить, как меня потеснили. Опустив голову, я увидел невысокого Лукаса, который уже протягивал руку святому покровителю захвата движения.

«Энди, это фантастика, просто фантастика», – начал он, не замечая меня.

Серкис виновато взглянул на меня, но я был только рад. Кто еще может сказать, что однажды его толкнул создатель «Звездных войн»? Кроме того, поведение Лукаса немало говорило о репутации, которую завоевал «Властелин колец» к 2005 году. Не стоит сомневаться, что после третьего фильма повелитель джедаев не мог не узнать Эстина. Сэм был великолепен.

Даже на площадке, пока снимали дополнительные сцены, Эстин чувствовал, что такая работа не может не привлечь внимания Академии. Впрочем, он ни за что бы этого не признал, боясь сглазить.

Пока что он расхваливал своего спящего партнера. «Вы увидите, куда Элайджа с Фродо заходят в третьем фильме, – восторгался он. – Сила Кольца разрывает его на части».

Чуть позже, сидя в пустом кабинете, я смотрел в огромные, не обработанные на компьютере, широко раскрытые глаза Вуда. Когда завершились съемки сцены, а с ними и работа на день, он переоделся в обычную одежду (теперь на это уходило всего минут тридцать). Впрочем, даже без ушей, парика и мохнатых ступней он все равно оставался вылитым Фродо.

В контексте фильма вопрос таков: кто такой Фродо?

«Возвращение короля» показывает полный душевный и психологический упадок героя: подточенная в двух первых фильмах скала его характера наконец начинает осыпаться. Это требовало от Вуда примерно того, что Серкис делал с Голлумом.

«Некоторое время он цепляется за мысль, что все это – пагубное влияние Кольца. Это его меняет. Он не хочет, чтобы было так, но его оборона пробита. И это очень интересно. Здесь есть с чем поиграть».

Он признал, что в период съемок ему было сложно психологически переноситься из наивной, юношеской фазы в темную и мрачную. «Мне приходилось не просто погружаться в темноту, а бросаться из крайности в крайность, потому что сцены снимались не по порядку».

Особенно сложно давалась работа над вторым и третьим фильмами, когда одна куча камней как две капли воды походила на другую, но нужно было вспоминать, в каком психологическом состоянии находился герой в каждый момент. Они даже шутили: «На каких пустынных камнях снимаем сегодня, Пит?»

Теперь, получив возможность сосредоточиться на истинной тяжести Кольца, он даже чувствовал облегчение.

«На склоне горы он теряет самообладание. Он отстраняется от реальности. Играть это было страшно, ведь играть надо было хорошо, чтобы ни у кого не возникало сомнений, а отталкиваться мне было не от чего. У меня был только сценарий. Ничего подобного я не мог и представить… Это было настоящее безумие».

Игру Вуда на финишной прямой трилогии часто недооценивают, и напрасно. По сюжету Кольцо становится для Фродо тяжкой ношей. В некотором роде то же самое можно сказать и о Вуде, для которого тяжкой ношей стала эта роль. Фактически ему пришлось работать в обратном направлении: создавать образ, а затем постепенно отказываться от него.

«Знаете, что странно? Каждый год мы возвращаемся сюда, думая, что так будет до конца нашей жизни. Это дает нам ложное чувство безопасности. И все действительно так. Но я подозреваю, что мы все вздохнем с облегчением, когда все закончится. Завершив работу, мы сможем жить дальше».

Зима в тот год была немного мягче, поэтому после обеда я остановился возле кафетерия – по-прежнему крытого гофрированным железом, – чтобы побеседовать с другим хоббитом. Догадавшись, что я заглянул на студию, чтобы собрать материал для статьи, он сам подошел ко мне, надеясь поболтать. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, как он получил работу на «Stone Street». Он был невысок, хотя и повыше хоббита. При этом все его черты – нос, щеки, ямочка на подбородке, которая делала его лицо похожим на мешок с яблоками, – казались типичными для Шира. Нарядно одетый по моде Хоббитона, он стоял на мохнатых ногах, напоминая типичного хоббита с рисунков Алана Ли. Образ завершал огромный кудрявый парик, который вполне мог сыграть собственную роль в истории.