Иэн Нейтан - Питер Джексон и создание Средиземья. Все, что вы можете себе представить [litres]

Когда в 1997 году по результатам опроса общественного мнения «Властелин колец» был признан «лучшей книгой века», запевалой знакомой песни высокомерных интеллектуалов стала журналистка Сьюзан Джеффрис. В своей статье для «The Sunday Times» она написала, что боится, как бы книга не оказалась заразной. «Я не оставлю ее у себя дома», – заявила она. Чтобы написать статью, она позаимствовала экземпляр книги и пожаловалась, что он «пахнет затхлостью старого общежития». Ей показалось ужасным, что так много читателей «ищут спасения в несуществующем мире», а популярность книги, по ее мнению, лишь доказывала, что «людей вообще зря учат читать».

Безусловно, Толкин особенно интересен читателям определенного возраста. Возможно, отчасти это связано с эскапизмом. Знаменитый автор фэнтези Нил Гейман вспоминал, что в четырнадцать лет он только и хотел, что написать «Властелина колец». Не подобное высокое фэнтези, а именно эту книгу. Конечно, это было странно, ведь Толкин уже ее написал.

Однако «несуществующий мир», о котором говорит Джеффрис, кажется преувеличением. Толкин вовсе не оторван от нашего мира.

Да, история переносит людей в другую реальность. Удивительная, неиссякаемая изобретательность, которая сквозит на каждой странице, не может не увлекать. «Это произведение поистине исключительно и необыкновенно, как и вся его космология!» – восторгается актер Джон Рис-Дэвис, который долго считал себя выше «Властелина колец». Это приводило к одержимости, если не к зависимости. Джексон и Уолш прекрасно понимали, что им нужно выбраться из замкнутого круга зацикленности на Толкине. В этом отношении их относительное равнодушие к тексту было преимуществом.

Тем не менее, перечитав «Властелина колец» с оглядкой на кинематографичность книги, они увидели его потенциал.

В 1938 году Толкин прочитал в Сент-Эндрюсском университете в шотландском округе Файф лекцию, в которой перечислил обязательные компоненты «мира фэнтези». Он сказал, что такой мир должен быть «внутренне непротиворечив», но при этом «необычен и чудесен». Он должен быть свободен от наблюдаемых фактов. Законы физики должны в целом оставаться неизменными, но не стоит ограничивать ими магию истории. Нет смысла описывать, как именно Саурон вложил в золотое кольцо бо́льшую часть своей темной силы. Главное – чтобы вымышленный мир казался правдоподобным, «внушая [читателям] веру».

Толкин не скрывал, что создавал Средиземье с оглядкой на реальную историю человечества. Его вселенная была не альтернативной, а нашей собственной. Ричард Тейлор с огромным удовольствием отмечает, что эта история могла произойти в межледниковый период плейстоцена. Стоит ли считать мумаков родственниками мамонтов? Можно ли сказать, что крылатые твари, на которых летали назгулы, были подвидом птеродактилей?

Эту точку зрения опровергает эдвардианское убранство Хоббитона, но Джексон описывает его как «полностью развитое общество и государство, которое впоследствии было забыто».

Устройством мира и самим принципом повествования Толкин давал Джексону строгий наказ – внушать веру.

Вопреки мнению некоторых критиков, книга богата мыслями и аллюзиями. Это сумела продемонстрировать Бойенс, которая объяснила партнерам, что скрывается за эпосом Толкина, ведь, как признается Джексон, они «не ухватили этого сами». Бойенс считала, что эта глубина не даст их фильмам свестись к глупым клише с ордами варваров.

«Например, мы не поняли, что он безмерно горевал из-за исчезновения деревень, – говорит Джексон. – Во многом он был человеком девятнадцатого века и протестовал против промышленного переворота, появления крупных фабрик и порабощения рабочих. Все это воплощает в себе Саруман».

Книга пронизана воспоминаниями Толкина о битве на Сомме, которые нашли отклик у Джексона, ведь он всегда интересовался историей Первой мировой войны. Когда герои добираются до Мертвых топей на месте древних полей сражений, у них под ногами оказываются тела павших, как на нейтральной полосе между фронтами. В книге не раз говорится о смерти, которой противостоит верность и дух товарищества. Братство не просто исполняет свою миссию, а выступает в качестве носителя философии, которая может спасти героев. Дружба Фродо и Сэма пересекает классовые границы – примеры подобной дружбы Толкин тоже видел во время войны.

По мнению критика Филипа Френча, Толкин не случайно «сделал целью путешествия Фродо не поиск власти, а отказ от нее». Любопытно, что в книге мы встречаем несметное количество эльфов, гномов и хоббитов, но бессмертной ее делает ее человечность – она уместна в любую эпоху, в разгар любой войны. Эта книга не теряет актуальности.

Стиль Толкина может показаться архаичным (он создавал мифологию, а из песни слова не выкинешь), но он интуитивно понимал, за что готовы будут умереть современные студии: нападение назгулов на Заветерь, сражение Гэндальфа с Балрогом, разрушение Изенгарда энтами, логово Шелоб. Все эти сцены были на удивление кинематографичны.

Джексон восхищается живостью описаний Толкина: «Можно даже представить фильм: расположение камер, монтаж – все как на ладони».

Ордески впечатлен развитием истории: она начинается в Шире, а затем ее мир становится все больше и больше.

При этом повествование, по сути своей, относительно линейно. Самый неожиданный герой, который по колено волшебнику, должен пробраться в стан врага и уничтожить его самое мощное оружие прямо у него под носом (или Оком). Путешествие Фродо, в котором ему помогают всевозможные герои, должно было задать фильмам импульс. Если не вдаваться в детали, это и правда были чертовы «Пушки острова Наварон» Боба Вайнштейна.

Вскоре было решено, что Том Бомбадил не вписывается в общий ход повествования. Толкин приступил к работе над сиквелом «Хоббита», не зная толком, что он хочет написать. Первые несколько глав, в которых хоббиты бегут из Шира, кажутся довольно бессвязными. Все меняется, когда герои добираются до Пригорья и встречают Странника. Сохранив Бомбадила – странного лесного духа, на которого не действует сила Кольца, – пришлось бы затормозить развитие истории и рискнуть ее правдоподобием на слишком ранней стадии, пусть истинные поклонники жанра и молили Робина Уильямса исполнить роль этого болтливого весельчака.

«Его никогда не было в сценарии», – уверяет Джексон.

Вопрос о Бомбадиле, на который так просто нашелся ответ, стал сигналом к главным дебатам: насколько сценарий будет соответствовать книге. Это предстояло определить при составлении сценарного плана [9] Сценарный план длиннее и подробнее сценарной заявки и синопсиса и представляет собой промежуточный этап между проектом и первым черновиком сценария. Часто он дает представление о стиле режиссера. .