Федор Трофимов - Мой век

Все ожидали, что скажу я. А что я мог сказать, кроме того, что придется разойтись до утра, утром в обкоме партии скажут, как быть дальше. Да и сами подумаем.

Стали расходиться, но тут будто из затухающего огня выскочил наш быстрый и вездесущий верстальщик и выпускающий Костя Ковальчук.

— Федор Алексеевич! — еще издали крикнул он мне. — В запарке я сейчас только вспомнил: сохранились шесть стереотипов трех первых полос, а последняя — в матрице, отлить не успели.

— Да где же они? — нетерпеливо спросил я.

— В печатном цехе.

— Стой, ребята! Будем делать газету, — радостно воскликнули, кажется, все сразу.

— Но где?

— Понятно, в военной типографии.

Все без лишних разговоров занялись каждый своим делом. Бацер, Воронин, Горшков, Ганин, Ковальчук направились в уцелевший цех собирать всё, что может понадобиться в военной типографии, и, главное, за стереотипами и матрицей. Авдеев побежал добывать грузовую машину. Я стал искать ближайший телефон, чтобы позвонить редактору окружной газеты полковнику Чижову. В то время в Петрозаводске располагался штаб Северного военного округа, у нас выходила ежедневная окружная газета. Типография округа была по-современному оборудована: линотипный набор, ротационная печать.

Чижов не спал. Он уже знал о нашей трагедии, сказал, что готов помочь всем, чем может.

— Пока что у нас единственная просьба — напечатать в вашей типографии сегодняшний номер «Ленинской правды».

— Всё сделаем.

Спустя час, самое большое полтора, мы были уже в окружной типографии, располагавшейся в одноэтажном непрезентабельном строении на улице Гоголя. Приехали на милицейском грузовике. Нас встретил начальник типографии со стереотиперами, не успевшими еще уйти домой после смены, и печатниками. Они сразу же вместе с анохинскими мастерами и с печатником Степаном Тупицыным во главе принялись за дело. Изготовили недостающие стереотипы в дополнение к привезенным из нашей типографии, установили их в машине, занялись приправкой отливов. Работали точно и споро. Опытные рабочие отлично знали свое дело и, разумеется, не нуждались ни в нашей помощи, ни в нашем совете. Но никто из редакционных работников не отошел от ротации до тех пор, пока она не заработала. Всем хотелось увидеть живую, спасенную от пожара газету своими глазами, подержать ее — еще сыроватую, пахнущую свежей типографской краской — в своих руках, убедиться, что она есть на самом деле, это не обман. С какой радостью хватали мы первые экземпляры прямо из-под машины, с любопытством и любовью разглядывая каждую страницу. Да это наша газета! Пошла, идет! И вот уже связки ее поплыли по транспортеру в экспедицию.

Я вернулся домой в половине девятого, а в половине десятого уже отправился на бюро обкома. Шел с мрачным настроением. И не потому, что боялся наказания, а оттого, что всё было так дико, несуразно, неотвратимо. Посветлело на душе, когда увидел в вестибюле стопки свежей газеты. Была она и у членов бюро. Мелькнула мысль — вот сейчас начнут расспрашивать, как удалось ее выпустить, — ведь многие были на пожаре и уверены, что газета не вышла. Никто ничего не спросил. Объясняю это двумя причинами: первая — все были поглощены главным — пожаром; вторая — привычка каждое утро получать газету: сегодня, как всегда, наступило утро и, как всегда, пришла газета. Что в этом необычного?

На бюро был нервный и резкий разговор. Умудрились спалить типографию… Подарок сорокалетию Октября… Кто его преподнес? Возможно, просто разгильдяй… Однако от этого не легче, надо тщательно разобраться. Прокурору поручается немедленно начать следствие. Но один виновник пожара известен без всякого следствия — это директор типографии И. А. Карачев, в первую очередь отвечающий за пожарную безопасность здания.

— Пожалуйста, вам слово, товарищ Карачев, — говорит Лубенников.

Растерянный Карачев невнятно объясняется, признает себя виновным. Бюро исключает его из партии. Я знаю Ивана Александровича Карачева давно, уважаю его — хороший человек, добросовестный работник, пытаюсь объяснить, что Карачев — не единственный хозяин здания, есть еще три редактора. Лубенников сердито обрывает меня:

— У вас есть свое дело, отвечайте за него.

Редакции временно предоставили помещение в здании по улице Куйбышева, занимаемое сейчас институтом усовершенствования учителей. Вряд ли в этом старинном каменном доме когда-либо на протяжении, возможно, ста лет был такой шум и такое оживление, которые начались буквально два часа спустя после заседания бюро. Я прямо из обкома сообщил Н. П. Авдееву, где будем работать, договорились, как быстрее собрать редакцию.

Уже в полдень в новом для нас помещении застучали позаимствованные в Совете Министров республики пишущие машинки. Кто-то диктовал текст машинисткам, кто-то звонил по единственному телефону, кто-то беседовал с приглашенным вчера автором. Кто-то ушел по делу в город. Все были заняты, все старались. Еще бы! Ведь очередной номер газеты надо было сделать на пустом месте. Нет, обком не требовал выпуска газеты на следующий же день. И читатели поняли бы, почему допущен пропуск. Но с этим не желал мириться коллектив редакции — профессиональная гордость не позволяла: всю войну газета выходила без единого пропуска, разве можно допустить его в спокойное мирное время.

Нет, очередной номер должен быть завтра! Как угодно, но завтра! Началась горячая работа. Как нельзя более кстати оказались спасенные вчера И. М. Бацером оригиналы. Подсушенные, разглаженные, они первыми пошли в армейскую типографию для набора. Сразу стало очевидно, что именно набор будет самым узким местом. Линотипы, рассчитанные на выпуск одной газеты, никак не справлялись с удвоенной нагрузкой. Целую ночь провозились в типографии. Газета пошла к читателю с опозданием. Но важно, что пошла. Впоследствии приспособились к новому режиму работы, однако всё равно тяжело было «кочегарить» ночи напролет.

Так продолжалось около трех месяцев, пока в небольшом двухэтажном доме, построенном Управлением связи у себя во дворе для служебных надобностей, не были размещены анохинская типография и наша редакция.

Директора типографии И. А. Карачева судили, он был приговорен к тюремному заключению. Его заменил И. С. Гольденберг — молодой энергичный инженер, хорошо знающий полиграфические машины. Он вместе с главным механиком типографии А. И. Лаптевым и мастером-линотипистом П. А. Тихоновым сумел быстро организовать в новом помещении монтаж оборудования, которое поступило без обычных длительных задержек — поставщики понимали нужду погорельцев. Типография размещалась на нижнем этаже. Редакции досталась часть второго этажа. Теснота была страшная. Редактору был отведен уголок, отгороженный от остального помещения дощатой перегородкой. Вся редакция размещалась в двух средней величины комнатах. Мирились. Главное, что это была своя крыша, не требовалось ждать второй смены, начинать работу по выпуску газеты только вечером. К тому же, «под руками» находилась типография, чтобы попасть в цех, достаточно было опуститься по крутой, как на корабле, лестнице на нижний этаж.