Принс. The Beautiful Ones. Оборвавшаяся автобиография легенды поп-музыки

«Я изучал своего отца, изучал свою мать, – сказал он. – Если ты знаешь, откуда ты, и знаешь, сколько сейчас времени, ты доберешься туда, куда идешь».

После шоу Кирк прислал мне сообщение. Принс хотел, чтобы я был на вечеринке, которая скоро начнется в баре «Ария» на набережной. Когда я пришел, то увидел, что толпа уже заполнила это место, которое было окутано пурпурным светом по случаю праздника. За углом тянулась очередь. Внутри бар был украшен искусственными хрустальными люстрами, а над барменами висела одна и та же фотография Ред Булла и водки, повторенная трижды. В комнате чувствовалась напряженная многообещающая энергия новогодней вечеринки в 23:30, с оговоркой, что полночь (в данном случае – Принс) может никогда не наступить.

Примерно через полчаса Принс с важным видом вошел через черный ход и поманил меня с другой стороны ограждения. Трость в его руке лишь усиливала королевское влияние.

«Сегодня вечером я был в другом настроении», – сказал Принс, когда я спросил, как ему шоу. Он был счастливее, меньше осознавал себя. Мы сидели на плюшевом диване с мраморным подносом клубники в шоколаде перед нами, а Кирк стоял на страже. Промоутеры концерта сидели с другой стороны. Принс справился с непростой задачей – вести разговоры сразу со всеми нами, при этом более чем небрежно кивая головой в сторону Ohio Players и давая толпе повод для веселья.

«Я был рад на сегодняшнем концерте услышать Purple Music», – сказал я. Это был украденный трек 1982 года, постоянно циркулировавший среди контрабандистов и, по стечению обстоятельств, тот самый, который я слушал чаще всего с тех пор, как впервые понял, что хочу работать соавтором Принса.

Принс кивнул. Мне казалось, что он выглядел счастливым. «Это был первый раз, когда я играл эту песню вживую, – сказал он. – Кто-то сказал, что они записали это. Возможно, я ее выпущу».

Но это открытое отношение не касалось каждой песни из его списка. Когда диджей поставил Head, один из его самых непристойных номеров, он сразу же выключил его. Потом он захотел поговорить о делах. Он наклонился вперед и обеими руками ухватился за трость. На нем были черные кожаные перчатки с его символом.

«Ты говорил с Random House?»

Я ответил, что рассказал им о написанных Принсем страницах.

«Теперь у тебя есть власть, – сказал он. – Научись управлять ею. Это ты, это я, и это они. Убеди их, что они должны предоставить это все мне. Даже совсем ненадолго. Я не хочу, чтобы они опубликовали это, словно какой-то сборник стихов».

«Не будут, – сказал я. – Даже если вы думаете, что книгоиздание может быть скучным».

«Уже нет, – сказал он. Он встретился со мной взглядом. – Я доверяю тебе. Скажи им, что я тебе доверяю».

Я был потрясен и ошеломлен. Мне казалось, что я встал на путь чужой жизни и рано или поздно какая-нибудь космическая курсовая поправка приведет все обратно в норму. Я съел клубнику в шоколаде.

«Я посмотрю твои записи и буду обращаться к ним по пунктам. Найди стенографистку, – сказал он мне. – Я бы предпочел, чтобы это была женщина. Или же ты можешь печатать все самостоятельно. Я дам тебе страницы. Я доверю тебе их».

Он вышел и с минуту потанцевал с толпой, а потом снова спрятался за ограждение бархатной веревки. Пошептавшись и улыбнувшись Кирку, он указал головой на женщину в леопардовом платье: «Кирк говорит, что хочет, чтобы вы заполучили номер телефона “Леопардового Принта”». Через несколько минут он снова заговорил о ней. «Разве ты не должен танцевать там, с Леопардовым Принтом? Ты женат?»

Какая странная вещь – доверие, подумал я. Принс обещал дать мне первые и единственные страницы, которые он написал о своей жизни, но он даже не знал, женат ли я. Я нашел это воодушевляющим. Возможно, это и было бесцеремонно, но все, что ему было нужно для проверки истории, это долгий честный разговор с кем-нибудь.

Примерно в три часа ночи мы ушли из Aria через кухню. В служебном гараже нас ждал внедорожник «Ауди». Мы с Принсем сидели на заднем сиденьи и ехали сквозь тишину Мельбурна в предрассветные часы. После неумолимого шума и театральности бара эта тишина была желанной. Я обнаружил, что не могу сказать ничего, что стоило бы того, чтобы нарушить тишину. Принс смотрел в окно на закрытые ставнями магазины, пустые улицы. Мне казалось, что мы единственные люди в городе.

«Мы должны провести акцию счастливого билета, – сказал он после нескольких минут молчания. – Объединим книгу с каким-нибудь другим призом – возможно, мы сыграем концерт для победителя. Пусть победитель расскажет свою историю».

Его голос звучал измученно, как будто он не мог отвлечься. Он всегда работал так: продвижение проекта и принятие проекта в мире существовали для него параллельно друг другу. Он обсуждал маркетинг книги так же часто, как и ее написание, всегда с ловким пробным подходом к предпринимательству, который больше напоминал мне эффективного владельца малого бизнеса, чем международную суперзвезду.

Машина въехала в Crown Towers через VIP-вход, который извивался под отелем и вел к секретному ряду подземных лифтов. Конечно же, такие места существовали; но мне и в голову не приходило, что они есть. Швейцар, дежуривший у лифта, поприветствовал нас.

«Я не позволю тебе заблудиться», – сказал Кирк, когда мы взмыли вверх. Теперь тишина казалась еще более полной.

«Мне нравится тишина отелей в этот час, – сказал я. – Все длинные коридоры устланы коврами, вокруг никого. Есть что-то странно привлекательное в блуждании по гостиничным коридорам поздно ночью».

Принс лукаво улыбнулся. «Я делал это много раз».

мы договорились, что Принс даст мне то, что Кирк назвал «инструментами, которые нам понадобятся». Он отвел меня обратно в апартаменты Питера Брейвстронга – или «виллу», как назывался его номер в Краун Тауэрс. То, что я считал простой передачей заметок, превратилось в двухчасовую беседу, самый пытливый и неосторожный разговор, который у нас когда-либо был. Принс, в свободном топе цвета радуги с изображением его лица и с афро, усадил меня за тот же стол, где я читал его записи. В стороне валялось несколько пачек сеток для волос. «Садись сюда», – повторил он, передавая ручку и бумагу. Он поощрял запись заметок и иногда даже просил меня удостовериться, что я действительно что-то записал.

Ему было интересно, как, по моему мнению, должна начинаться книга: лучше начать с середины рассказа или же с самого начала. Мы даже могли бы написать историю на обложке, если бы захотели. Стоит начинать с его голоса или с моего? Я сказал, что, по-моему, проще всего начать с самого начала и что он выбрал прекрасное начало – глаза своей мамы.

«Музыка лечит, – сказал он. – Сначала запиши это». Это должно было стать нашим руководящим принципом. «Музыка держит все вместе».