Вадим Эрлихман - Дракула

Чтобы развеять подозрения папского посланца, ему позволили даже встретиться с узником в Вышеграде — правда, ненадолго и под строгим контролем венгерских вельмож. Вот как итальянец описал увиденное зрелище: «Он был не слишком высоким, но весьма мускулистым и сильным, с надменным и пугающим выражением лица; имел большой орлиный нос с выдающимися ноздрями и удлиненное красное лицо, на котором длинные ресницы обрамляли большие, широко открытые зеленые глаза; густые черные брови делали его выражение угрожающим. Его щеки и подбородок были выбриты, за исключением усов на верхней губе. Вздутые вены на висках делали его голову еще больше. Бычья шея соединяла голову с широкими плечами, на которые спадали волнистые черные кудри. Король рассказал мне, а его секретари подтвердили, что по приказам этого человека за короткий срок было истреблено самым жестоким образом 40 тысяч людей обоего пола и всех возрастов, принадлежавших к враждебным ему партиям. Некоторых из них переехали колесами повозок, другим выпустили внутренности, третьим вбили колы в голову, в пупок, в грудь или, стыдно сказать, в причинное место, так что конец кола выходил у них, еще живых, изо рта. Доходя до предела жестокости, он убивал младенцев вместе с их матерями, протыкая их одним колом, а иных приканчивал другими варварскими способами, мучая их орудиями, которых не могли измыслить даже самые свирепые тираны» [114] Цит. по: Florescu R., McNally R. Dracula: Prince of Many Faces. P. 126. .

Похоже, епископ не сомневался, что этот «надменный и пугающий» человек способен на любое преступление — по слухам, его уверенность подкрепили щедрые дары Матьяша. Король позаботился и о другом: уже летом 1463 года Михаэль Бехайм продемонстрировал публике свою поэму о злодеяниях Дракулы. Вероятно, ее заказали поэту сразу после пленения господаря, и сделать это могли только доверенные лица Матьяша. Они же уже через двадцать лет поведали русскому дипломату Курицыну истории о страшном воеводе, в том числе такую: «Рассказывали о нем, что, и сидя в темнице, не оставил он своих жестоких привычек: ловил мышей или птиц покупал на базаре и мучал их — одних на кол сажал, другим отрезал голову, а птиц отпускал, выщипав перья» [115] Цит. по: Сказание о Дракуле-воеводе. С. 563. . О том же писали, как мы увидим, и другие современники, но источник слухов был один — двор короля Венгрии.

Вскоре дружные усилия немецкого мейстерзингера и его приятеля-монаха породили целый вал обличающих Дракулу памфлетов, обошедших всю Европу от Лондона до Кракова. Читатели, с суеверным ужасом внимавшие рассказам о преступлениях валашского воеводы, не задавались вопросом, который закономерно возникает у историков: почему обо всем этом стало известно только после пленения Влада? На дворе стояли не средние века, когда новости распространялись годами, а эпоха Возрождения — уже появились первые газеты, дипломаты и купцы быстро разносили важные или просто курьезные новости с одного конца континента на другой. Тем не менее целых шесть лет информация о чудовищных по размаху и жестокости деяниях князя не выходила за пределы его маленькой страны. Не возник у читателей и другой вопрос: как в трансильванских деревнях, все население которых не превышало трех — пяти тысяч, Дракула мог посадить на кол двадцать, а то и тридцать тысяч человек?

Поневоле рождается вывод, что «черная легенда» о воеводе создавалась целенаправленно и активно. И не только придворными Матьяша Корвина или мстительными трансильванцами — сочинителей антидракуловских памфлетов в каком-нибудь Страсбурге мало волновали их интересы. Просто Дракула был православным, то есть «еретиком», что позволяло одним приписывать ему самые отвратительные преступления, а другим — верить в это. Вспомним, что потом то же самое произошло с Иваном Грозным: большинство негативной информации о нем до сих пор берется из сочинений западных авторов. Вряд ли стоит по примеру иных румынских (и российских) историков объявлять все обвинения в адрес воеводы Влада (и царя Ивана) чистым вымыслом, пропагандой врагов-католиков против святых защитников православной веры. Эти оправдатели оказывают медвежью услугу не только православию, но и самим своим героям, которые отнюдь не стыдились своих жестокостей — они были уверены, что творят их в интересах государства.

Стоит отметить, что в обличительной литературе не было единства относительно мотивов действий воеводы. Одни, как дьяк Курицын, считали, что он искренне боролся за порядок и справедливость, но перегнул палку — то ли из-за дурного характера, то ли по наущению Сатаны (слово «зломудрый» допускает оба толкования). Другие, как Никколо из Модруссы, списывали все на злобный, «бестиальный», по терминологии гуманистов Возрождения, нрав князя. Третьи, кивая на «дьявольское» прозвище, однозначно объявляли его одержимым бесом или безумцем, что в то время значило практически одно и то же. Со временем именно последнее мнение обрело наибольший вес и, хотя к началу XVI века памфлеты о Дракуле вышли из моды, а со временем его известность и вовсе сошла на нет, смутная память о «дьяволе на троне» пережила века и привела в конечном счете к появлению Дракулы-вампира.

Был ли Дракула безумен? На этот вопрос можно смело ответить отрицательно. Мы уже видели, что его зверства — во всяком случае те из них, что зафиксированы не поэтами, а историками, — совершались не импульсивно, в приступе душевной болезни, а вполне обдуманно. Трезвый, холодный расчет был присущ всем решениям воеводы — военным, политическим и личным. До последних дней жизни он поступал разумно и рассуждал здраво, проявляя недюжинный, пускай и «зломудрый» ум. Другое дело, что пребывание у власти, в обстановке постоянных опасностей и интриг, выработало у него «профессиональную болезнь» правителей — манию преследования, которая в сочетании с привычкой к насилию оказалась роковой для многих подданных господаря. Его жестокость часто называют патологической или садистской, но, как уже говорилось, ничуть не лучше вели себя многие тогдашние государи. Болезненность можно увидеть разве что в сочетании несочетаемого — крайней жестокости и неуклонной методичности ее применения. Такое сочетание встречалось у древневосточных деспотов (вспомним хотя бы знаменитого Цинь Шихуана), но европейцам было неведомо, и Дракула, предтеча «идейных» тиранов XX века, не мог не вызывать удивление и ужас.

«Черная легенда» о воеводе сочинялась не только в литературе, но и в живописи. Вскоре в Трансильвании была написана картина «Распятие святого Андрея», где в роли одного из мучителей святого выступал человек с узнаваемыми чертами Дракулы и в характерном головном уборе с пером (сегодня эта картина хранится в венском дворце Бельведер). Нужно отметить, что Андрей Первозванный считался святым покровителем Трансильвании, жители которой сполна испытали на себе жестокость Влада. Чуть позже где-то в Германии появилось еще одно живописное полотно, где Дракула выступал уже в роли Понтия Пилата — мучителя самого Христа; эта картина сейчас находится в Национальной галерее Словении в Любляне.