Бенджамин Мозер - Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

«Я люблю работать с людьми, у которых есть время, потом им во время работы становится ужасно скучно и они чувствуют, что им нечем себя занять. Вот тогда-то я и делаю кадры. Тогда, когда они становятся максимально ранимыми» [1214].

Это было восприятие камеры в качестве вампира, что Сьюзен осуждала. Ракурс фотографий Ронстадт такой, что наблюдатель находится над певицей. Ее лица не видно, оно исчезло вместе с одеждой, гениталии практически обнажены и ждут проникновения. Для того чтобы сделать эти кадры, Энни использовала подход Дианы Арбус.

«Я ВСЕГДА СЧИТАЛА: ЧТОБЫ СНИМАТЬ, НУЖНО БЫТЬ НЕМНОГО ПОРОЧНОЙ, И КОГДА Я СДЕЛАЛА ПЕРВЫЕ КАДРЫ, ТО ПОЧУВСТВОВАЛА СЕБЯ ИЗВРАЩЕНКОЙ» [1215].

Эту цитату Зонтаг привела в эссе «О фотографии». Лейбовиц обожала работы Арбус, и лесть Энни людям, которых она снимала, для того, чтобы над ними доминировать, напоминает описание Зонтаг методов работы Арбус: «Вместо того чтобы следить за фриками и париями, подлавливать их тогда, когда они тебя не замечают, фотограф познакомился с ними и уверил, что все будет нормально» [1216]. Это, по мнению Зонтаг, был еще один способ доминирования, возникающего каждый раз во время использования фотокамеры.

«Фотографировать – значит присваивать то, что фотографируется. Это значит поставить себя в определенные отношения с миром, которые воспринимаются как знание и, следовательно, как власть» [1217].

Одним из способов получения того, что хотел фотограф, был соблазн. Другим было зеркало на тумбочке, к которому тянулась Ронстадт и которое не попало в кадр. «Она лежала на животе, раздвинув ноги, и тянулась рукой вперед, – говорила Малларкей, – к зеркальцу, на котором был кокаин» [1218].

В то время все спокойно относились как к сексу, так и к наркотикам. «Все спали с кем только можно было переспать, – рассказывал один из друзей. – Тогда было совсем не как сейчас: verboten и нельзя-нельзя». Ситуация с наркотиками была абсолютно такой же. «Сейчас сложно объяснить, что тогда наркотики были просто везде, и это считалось совершенно нормальным», – говорила Малларкей. «Мы еще не слышали о том, что от них кто-нибудь умер» [1219], – утверждал Блэк.

Журнал Rolling Stone начали издавать в 1967-м, в год «лета любви», когда, как пелось в известной песне, в Сан-Франциско появились люди с цветами в волосах. Тысячи людей собирались на love-in – публичные собрания, посвященные медитации, музыке, расширению сознания, марихуановый дым столбом поднимался над толпами зрителей на концертах и медитациях. Сексом можно было спокойно заниматься, потому что существовали эффективные противозачаточные, а венерические заболевания легко лечились.

Кроме травы, во время лета любви было популярно LSD, а в 1970-е в моду вошли кокаин и героин. Несмотря на то что с разрывом в несколько дней передознулись и умерли два героя Rolling Stone – Джимми Хендрикс и Дженис Джоплин, в те годы еще мало задумывались об опасности тяжелых наркотиков. У журналистов издания были даже свои собственные драг-дилеры, владельцы заведения Capri Lounge. «У них можно было купить косяк, – вспоминала Малларкей, – и кокаин. Они обслуживали журналистов». Два хиппи, владевшие Capri Lounge, фотографировали при покупке всех своих клиентов, чтобы их не сдали полиции, и как умные ребята только продавали, но не употребляли. Оба заработали себе на пенсию. «Один из них купил огромную ферму в Кэстскиллс с видом на Гудзон, – говорил Блэк. – Второй живет в Алабаме на ферме в 2000 акров, с огромными конюшнями и Range Rover» [1220].

Впрочем, не все были такие удачливые, как они. После лета 1975 года, когда Энни сопровождала Rolling Stones в американском турне группы, у нее произошел нервный срыв.

«Группа репетировала в доме Энди Уорхола в Монтауке, на Лонг-Айленде, я там была месяц или около того, а потом после небольшого перерыва в июне начался тур. Я была такой наивной… В то время я считала, что лучшие кадры можно сделать, когда ты становишься хамелеоном… я делала все, что делали все участники тура группы. Впервые в моей жизни на меня что-то нашло, я словно перестала быть самой собой» [1221].

После этого турне она сильно изменилась. Тогда все принимали наркотики, но было совершенно очевидно, что в Энни что-то изменилось, говорил один из друзей Сьюзен, пожелавший остаться анонимным:

«Grateful Dead принимали столько наркотиков, что не смогли выступать в Европе. Но у Stones с наркотиками все было как-то совсем мрачно и недобро, я имею в виду по-настоящему плохо и недобро. Люди умирали. Она общалась с этими людьми достаточно продолжительный период времени, и это сильно на нее повлияло. И дело было не только в наркотиках, это был секс и наркотики, и дьявольщина, и подлость, и вообще все было ужасно. Я не знала, во что она вляпалась, но вернулась из этого турне другим человеком. Она продолжала принимать наркотики и становилась все более странной. К 1977–1978-му она совсем себе мозг вынесла» [1222].

С настроем на соблазнение своих объектов съемки она делала все, чтобы понравиться своим клиентам. «Вначале он делала практически все, чтобы получить хорошую фотографию. И иногда ей приходилось унижаться. Но она была готова на это». Энни как бы заключила договор с дьяволом, что способствовало развитию ее карьеры. «Проблема в том, – говорила ей Карен, – что ты платишь небрежной близостью, и у тебя это отлично получается. Но это большая цена, и то, что тебе довелось увидеть, было ужасным».

Точно так же как и Сьюзен, на людях Энни была абсолютно спокойной и хладнокровной. Но те, кто знал ее близко, видели, что происходит на самом деле.

«ЭННИ БЫЛА ОЧЕНЬ ХРУПКОЙ, – ГОВОРИЛ БЛЭК, – ОНА ПОСТОЯННО БОЯЛАСЬ ТОГО, ЧТО НЕ СМОЖЕТ СНОВА СОБРАТЬСЯ. В ОФИСЕ ОНА ЗАКАТЫВАЛА ИСТЕРИКИ, ШВЫРЯЛА ВЕЩИ, НЕ ПОНИМАЛА, ЧТО ПРОИСХОДИТ».

В те годы она постоянно работала. «Не представляю, насколько еще более насыщенным может быть мой график, – говорила она в 73-м. – Но за скорость, с которой я работаю, я точно плачу» [1223]. У нее было точно такое же стремление к самоутверждению, как и у Сьюзен, вечная потребность «снять следующую великую фотографию», как выразился Экклес.

«Она жила в стрессе от ответственности и желания сделать следующий великий портрет. Это можно сравнить с работой доктора. Словно она своей фотографией могла спасти кому-то жизнь» [1224].

Босс Энни Ян Веннер, которого Блэк называл «очень прозорливым, но недобрым судьей человеческих характеров», эксплуатировал ее. Ян, его жена Джейн и Энни стали жить втроем. «Между ними сложилась крепчайшая, просто неразрывная связь, – говорил Блэк. – Такой треугольник, что просто не разбить». В этом треугольнике Энни играла роль ребенка. «Словно это была семья, в которой был один ребенок, – говорила Малларкей. – Ну и наркотики. Можно было делать все, что хочешь. Никто никого не осуждал». Позднее Энни называла их только «они» [1225].