Бенджамин Мозер - Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Точно так же как исчезло восприятие рака или зависимости в качестве морального бесчестья, быстро исчезало представление о том, что геем быть зазорно. Однако отказ Зонтаг произнести выражение «мое тело» в книге «СПИД как метафора» сделало издание еще интересней, что, впрочем, не говорит о том, что книга стала бы хуже, если бы в ней были примеры проблем из личной жизни Зонтаг, которые она отрицала. Как часто случалось в ее работах, главной темой этой книги был разрыв между предметом и метафорой, в особенности метафорами тела: «тело как храм», «тело как фабрика», «тело как крепость», которые она развенчала [1259]. Она прослеживает эти идеи от ранее разработанных в эссе «Против интерпретации». В «Болезни как метафора» она заявляет о своей цели так:

«Не передать смысл, что является целью любого литературного произведения, а, наоборот, отнять у него смысл, применить на этот раз донкихотскую, полемическую стратегию «против интерпретации» к реальному миру. К телу. Мои цели были в первую очередь чисто практическими. Потому что, согласно моим безрадостным многократным наблюдениям, метафорические ловушки, искажающие восприятие рака, имеют совершенно реальные последствия» [1260].

Она устанавливает новую связь между интерпретацией языка, метафорой и реальным миром (телом, медициной, политикой), и эта связь добавляет дополнительный штрих к ее прежним работам. Можно только приветствовать ее призыв рассматривать катастрофу в научном, но не в моральном смысле. Интересно то, что она считает, что СПИД – это конец чего-то (чрезмерно буйных сексуальных привычек). Необходимость заниматься безопасным сексом – это, конечно, большое разочарование и расстройство, попытка найти новые, более свободные способы существования, характерные для 1960-х.

В 1980-х эти попытки были маргинализированы «и стали частью процесса благодарного возвращения к тому, что называется «принятым обычаям», как возращению к предметной и ландшафтной живописи, тональности и мелодии, сюжету и характерам персонажей и другим превозносимым до небес отказам от сложного модернизма в искусстве… Новый сексуальный реализм идет рука в руку с открытием новых радостей тональной музыки, Вильяма Бугро, карьеры в банковском бизнесе и венчаний в церкви» [1261].

Несмотря на мрачную тему, книгу читать приятно. В тексте присутствует юмор, в отсутствии которого Зонтаг часто обвиняли. Она особенно эффектно делает связь между цитатами, утверждающими диаметрально противоположное. Она соединяет страх ВИЧ с новым страхом компьютерных вирусов. (СПИД, как и персональные компьютеры, появился в 80-х.) Она сравнивает призыв пользоваться презервативом со строчкой из рекламы: «Перед тем как вставить диск в компьютер, удостоверьтесь в безопасности его источника» [1262]. Благодаря легкими жизненным сравнениям эта книга более доступна пониманию простого читателя, чем остальные работы.

Тем не менее ее не покидало чувство необходимости сделать выбор между сущностью и стилем, телом и умом, предметом и его изображением, реальностью и мечтой. Герой романа «Благодетель» выбрал грезы, полностью исключив реальность. На протяжении всех лет после написания романа Зонтаг иногда с остановками, иногда рывками двигалась в противоположном направлении. По ее мнению, реальность лучше всего можно понять, исключив метафору. Со страстью, характерной для разочаровавшегося в своей вере бывшего верующего, она боролась со связанными со СПИДом метафорами. «Нас не захватывают, – писала она. – Тело – не поле битвы. Больные – это не неизбежные жертвы и не враг» [1263].

При этом без какой-либо привязки к метафоре тело все-таки было полем битвы (между здоровыми и больными клетками), и вирус действительно захватывал тела людей, и если больные и не были врагом, то в некоторой степени безусловно неизбежными жертвами. В 1989 году СПИД был неизлечим.

К РАННИМ РОМАНАМ ЗОНТАГ ЕСТЬ МАССА ПРЕТЕНЗИЙ. НО ЕСЛИ ЭТИ КНИГИ И БЫЛИ ПРОВАЛОМ, ТО БЛАГОРОДНЫМ, СМЕЛЫМ И НЕЗАБЫВАЕМЫМ ПРОВАЛОМ.

Ее другие книги – от «Против интерпретации» до «Болезнь как метафора» – наполнены страстью, ощущающейся еще сильнее из-за своей сдержанности.

Эти книги изменили наш взгляд на мир.

Это незабываемые книги.

Проблемы и недостатки «СПИДа и его метафор» становятся понятны, когда читаешь другие книги той эпохи: «Ангелы в Америке» Тони Кушнера, «Прощальная симфония» Эдмунда Уайта, «Красота людей» Эндрю Холлерана, «Время взаймы» Пола Монетта, «Линия красоты» Алана Холлингхёрста, «И музыка играла» Рэнди Шилтса. Общее во всех этих произведениях (романах, пьесах, мемуарах, историях) – это боль. По сравнению с ними даже «Как мы живем сейчас» Зонтаг кажется отстраненным, тонким, пижонским, легко забывающимся, потому что в истории нет ощущения эпидемии СПИДа и того, что все это значило для друзей, для любовников, для тела. Конечно, важно, что она критиковала метафоры, но точно такие же мысли есть и в вышеперечисленных произведениях, и критики метафоры до Зонтаг остались как бы незамеченными. Это важный момент, критика геев, то есть критика тех, кто требовал каминг-ауты, такая же, как и ее собственная.

Забудьте метафору: «тело».

Приветствуйте реальность: «мое тело».

Важность книги Зонтаг в том, как она совершенно непреднамеренно иллюстрирует то, что критикует и прорицает. Мы видим, как метафора быстро превращается в абстракцию, обфускацию и ложь.

«Я стараюсь абстрактно», – писала она за много лет до этого, и во всех ее работах на любую тему абстракция и дистанция всегда являются хорошим мерилом ее страсти. В этой книге, по словам критика Крега Селигмана, ее свинцовая проза имеет «поглощающий звуки эффект, как ковровое покрытие на весь пол комнаты». Селигман в одном абзаце нашел огромное количество примеров использования пассивного залога:

«считается кем-то… расценивается… понимается как… в настоящее время рассказывается так… считается так… названо так… думается… воспринимается… взращено… можно рассматривать, как… кто может считаться… – кто никак не может считаться чем-то… – могут подвергнуться жестокому остракизму…» [1264].

Пассивный залог дает возможность автору избежать использования местоимения «я». В рецензии в Times критик Кристофер Леманн-Хаупт писал, что «она до конца так и не определяет то, что ее волнует». Тут уместно вспомнить, что писал Силверс по поводу ее эссе о Сартре: «Читатель не понимает статуса связи, о которой ты говоришь» [1265]. Пассивный залог часто используется бюрократами, это «ковровое покрытие на весь пол комнаты». Пассивный залог – это явно не то, что надо было использовать в то время, когда многие люди кричали во весь голос.