Бенджамин Мозер - Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Во сне ее преследовали кошмары. Однажды ночью в декабре ей приснилось, что за ней гонится Гитлер. 18 декабря Шэрон с удивлением увидела, что Зонтаг пытается быть вежливой и обходительной с медсестрой, которая ей совсем не нравилась. Причина – параноидальное наваждение. Она думала, что медсестры по ночам устраивают тайные встречи, на которых решили, что Зонтаг – невежливая, плохая и надо ее проучить. Сьюзен решила завоевать доверие медсестер [1692].

В молодости Сьюзен записала в дневнике предсмертные слова некоторых великих людей. Гертруда Стайн вышла из комы и потребовала у своей компаньонки: «Алис, Алис, так какой же ответ?»

«Ответа нет», – отвечала ей Алис Токлас.

«Да, ну ладно… Тогда какой вопрос?» – спросила Стайн.

О Генри Джеймсе Зонтаг писала: «Remington был единственной пишущей машинкой, звук которой он спокойно переносил, + на смертном одре в последние минуты он попросил принести свой Remington. Его секретарша начала печатать. Джеймс умер под звуки пишущей машинки. Флоберу это бы понравилось – пафос профессии писателя» [1693].

«Вытащи меня отсюда», – умоляла Зонтаг, хватаясь за рукав Энни в день Рождества. Энни надо было лететь во Флориду, где спустя шесть недель умер ее отец [1694]. Энни рассказывала: «Я ее поцеловала. Сказала, что люблю ее, и она сказала, что меня любит» [1695]. 26 декабря, хватая ртом воздух, она говорила лишь о двух людях: о Бродском и своей матери [1696]. 27 декабря она спросила: «Давид здесь?» Тот ответил, что здесь, и она произнесла: «Я хочу сказать тебе…» [1697], а потом уже больше ничего.

Подпись

Зонтаг умерла 28 декабря в 7.10 утра. После ее смерти Давид раздвинул края ее больничного халата и обнаружил, что все ее тело было сплошным сине-черным синяком [1698]. Стоявшие рядом ее друзья увидели, что он наклонился и поцеловал рубцы от мастэктомии [1699]. Другому самому близкому к этой женщине человеку нужны были свои доказательства того, что Зонтаг мертва. В часовне при больнице Энни переодела тело Зонтаг в наряд Fortuny, который они вместе купили в Милане. И сделала несколько фотографий, на которых мы видим труп, одетый в красивое платье. Самый известный писатель своего поколения ушел из жизни.

Давид решил похоронить мать в Париже, на Монпарнасе. Похороны состоялись 17 января 2005 года и были для духа Зонтаг своеобразным возвращением домой. Ей было суждено лежать рядом с Сартром, Чораном, Бартом и Беккетом – идеальной семьей, о которой она мечтала в Тусоне. Энни заплатила за то, чтобы многие из ее друзей могли прилететь в Париж. Для многих прощание с Зонтаг показалось странным мероприятием. Прилетевшая из Варшавы Касия Горска тактично писала: «Это были самые странные похороны, на которых мне довелось побывать» [1700]. Марина Абрамович тоже недоумевала: «У нее было столько харизмы и столько энергии, но такие странные грустные маленькие похороны… Шел дождь. Все было не так» [1701]. Шэрон ДеЛано расстроило небольшое количество людей. Вход на похороны был только по приглашениям. «Если бы решала сама Сьюзен, люди бросали бы цветы на гроб прямо на улице» [1702].

30 марта в зале Занкел в подвале Карнеги-Холла прошел вечер памяти Зонтаг. На мероприятии присутствовало много друзей Зонтаг, пианистка Мицуко Утида исполняла произведения Бетховена и Шёнберга, но все оставило у присутствующих смешанные чувства.

В качестве подарка гостям Энни и Шэрон приготовили чудесный альбом с фотографиями, среди которых были детские фото Сьюзен в Аризоне, а также работы, снятые самыми известными фотографами XX века. Были фото Сьюзен, снятые Уорхолом, Джозефом Корнеллем, Ричардом Аведоном, Питером Худжаром, Робертом Мэпплторпом, Анри Карье-Брессоном, Ирвином Пенном и Энни Лейбовиц.

Давид запретил раздавать книги внутри аудитории, и Энни с Шэрон выдавали их гостям в фойе Карнеги-Холла. После церемонии гости разделились на «людей Давида» и «людей Энни». Давид и Энни организовали каждый по своему приему, и не все гости понимали, что если пойдут на один прием, то не смогут попасть потом на другой. «Если ты идешь на ее прием, то на наш тебя уже не пустят» [1703], – заявил Паоло Дилонардо некоторым из гостей.

Джуди прилетела с Гавайев в середине зимы и взяла в гардеробе сестры одну из ее шуб. Когда она садилась в такси, чтобы уехать в аэропорт, Давид попросил вернуть шубу. «До свидания, Давид», – сказала Джуди, не вернув шубу. Энни тоже взяла себе одну из шуб, которую купила Сьюзен в подарок на Рождество, которое они однажды справляли в Венеции. Паоло обвинил ее в краже, и когда Энни в следующий раз пришла в квартиру Зонтаг, то замки поменяли, чтобы она больше не смогла войти внутрь [1704].

В конце концов появилось две книги о смерти Зонтаг с противоречащими друг другу повествованиями: «Плавание в море смерти» Давида и «Жизнь фотографа» Энни. Многие из тех, кто был рядом со Сьюзен в последние месяцы ее жизни, сочли рассказ Давида надуманным и лицемерным, а те, кто не доверял Энни, сочли показывающие страдания Сьюзен фотографии просто неприличными.

Альбом Лейбовиц вызвал реакцию местами более сильную, чем реакция на эссе «О фотографии», вышедшее 30 годами ранее. «Честное слово, просто хочется блевать» [1705], – писал критик Давид Томсон. Другим альбом показался трогательным. Это был альбом личных фотографий, на которых были изображены члены ее семьи, умирающий отец и рождение ее детей. Альбом затрагивал непростые вопросы, которые Зонтаг обсуждала в своем эссе. В своем эссе Зонтаг писала о том, что фотографии позволяли пакетировать реальность (включая реальность страданий других) в качестве потребительского продукта. Она цитировала рекламный текст:

«Прага… Вудсток… Вьетнам… Саппоро… Лондондерри… LEICA». Разбитые надежды, кураж молодости, колониальные войны и зимние виды спорта – все это является равнозначным перед фотокамерой. Фотографирование создало хронические вуайеристские отношения к миру, в котором значение любых событий усредняется» [1706].

Словно для того, чтобы проиллюстрировать слова о том, что механическая фотолинза расплющивает любой опыт, Лейбовиц показывает фото Билла Клинтона и Билла Гейтса, а через несколько страниц – кровавые отпечатки ладоней убитых в Руанде детей. Она показывает прекрасные тела – Леонардо ДиКаприо с лебедем вокруг шеи и голую Синди Кроуфорд со змеей вокруг шеи – и рядом с ними ставит фото жертв блокады Сараево. Такая подборка фотографий напоминает нам об эссе «О фотографии».

Самыми сложными вопросами в том эссе были вопросы об изображении тела. Зонтаг писала о том, что изображение стало важнее реальности: «Одной из самых важных и успешных в сфере фотографии стала стратегия превращения живых существ в вещи, а вещей – в живые существа» [1707]. И этими вещами чаще, чем хотелось бы, были живые существа, испытывающие боль, «мир жертв чумы, который, по мнению Арто, является настоящим предметом современной драматургии» [1708].