Бенджамин Мозер - Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

«Это не та процедура, к которой человек может подготовиться» [1671], – писал ее друг, врач и писатель Джером Групман.

«Это, так сказать, последняя и самая крайняя мера. Даже если все пройдет успешно, эта мера предполагает мучения, которые сложно описать, это химиотерапия, которой пациента убивают почти до смерти» [1672].

В июле Зонтаг изолировали в камере для облучения и довели до состояния, близкого к смерти, при котором клинически в больном поддерживали жизнь. 21 августа произвели пересадку стволовых клеток. Было сложно сказать, приживутся ли стволовые клетки. Энни периодически делала портреты Зонтаг. Если словами сложно описать страдания, то фотографии хорошо показывают эти мучения. Кожа Сьюзен стала черной. Ее лицо раздулось до неузнаваемости. Публикация этих фото вызвала бурную реакцию, однако во всех спорах упустили только один момент – то, что эта ранее узнаваемая женщина стала совершенно неузнаваемой. Сьюзен Зонтаг перестала быть Сьюзен Зонтаг.

С ней постоянно находился кто-то из друзей: сначала Питер Перрон, после него Паоло Дилонардо, потом Карла, которая прожила с Сьюзен с конца августа по начало октября, потом Шэрон. Несмотря на то что во Флориде умирал ее собственный отец, Энни приезжала так часто, как могла. Джуди прилетала с Гавайев.

Всем, кто был тогда рядом с Зонтаг, было непросто. На протяжении сентября Карла проводила ежедневную e-mail-рассылку близким Зонтаг с новостями о состоянии ее здоровья. В этой рассылке писали о подсчете красных кровяных тел. Доктора ждали результатов пересадки стволовых клеток. В Париже Николь пыталась уговорить доктора Израэля совершить еще одно чудо. В момент отчаяния Сьюзен позвонила Николь, которая тогда сама была старой и больной, и сказала: «На этот раз я не выживу» [1673]. В e-mail писали о том, что делает ассистентка Сьюзен Анни Джамп. По ним можно проследить все, что делали люди, которым платила Энни, для решения разных практических вопросов, а также вопросов оказания Сьюзен моральной помощи. «Энни делала все возможное, чтобы Сьюзен получала от нее достаточно внимания (любви и ласки), но Энни не могла быть с ней все время» [1674].

По письмам легко можно проследить, что делали для того, чтобы отвлечь Сьюзен. «Энни поставила оперу «Парцифаль» (пять часов, ой), и Сьюзен слушала ее, не обращая ни на что внимания» [1675]. По тексту писем видно, что уход за Сьюзен стал очень сложным. Она уже не могла за собой следить. На то, чтобы съесть обед, у нее уходило несколько часов. Она перестала контролировать функции моче- и калоиспускания, но сама не понимала, что описалась или обкакалась. Карла писала: «Ее практически не слышно, когда она говорит, она не говорит по телефону, ее руки дрожат, она не смотрит на меня, когда я с ней разговариваю (или очень редко смотрит)».

В ПЕРИОД ОЖИДАНИЯ РЕЗУЛЬТАТОВ ПЕРЕСАДКИ СТВОЛОВЫХ КЛЕТОК СЬЮЗЕН ГОВОРИЛА ТОЛЬКО ОБ ОДНОМ – О ТОМ, КАК ЕЙ ХОЧЕТСЯ ВИДЕТЬ ДАВИДА.

В тот период у Давида умирала не только мать, но и находившийся в Филадельфии отец. Самому Давиду в Нью-Йорке сделали одну небольшую хирургическую операцию. Многие считали, что он вел себя с матерью не лучшим образом. «Здесь Давиду сложно» [1676], – говорила Энни. Давид не приезжал навестить мать с тех пор, как к ней в августе приехала Карла, но обещал приехать на свой день рождения 28 сентября. Время шло, а он не появлялся. Сьюзен начала паниковать: «Мы можем позвонить Давиду? Можем ему позвонить? Он не едет. Я надеюсь, что с ним все в порядке. Где Давид? Где Давид?»

Около пяти часов дня Карла наконец дозвонилась до Давида. «Я не приеду», – сказал он. Карла напомнила ему, что это его последний день рождения, когда мать еще жива. «Твое присутствие очень многое для нее значит». Но Давид был в Нью-Йорке и не захотел поговорить с матерью. Карла была вынуждена сама сообщить Сьюзен, что ее сын не приедет. «Она психанула: «О, боже! Он болен? Он в больнице?»

Чтобы отвлечь ее мысли от Давида, Карла принесла суши. Еда в больнице не была особо вкусной. Карла предложила Сьюзен рассказать о том, как та рожала Давида. «Я не могла предложить ей говорить о смерти, но мы могли отметить день рождения ее сына воспоминаниями о том, как он появился на свет». В тот вечер Карла писала Давиду следующее:

«Мы выключили свет и смотрели, как в небе поднимается луна, и я попросила Сьюзен рассказать о том, как ты родился.

Она сказала, что в четыре часа утра, за день до твоего рождения, она лежала в кровати с Филипом и поняла, что лежит в луже воды. Филип спросил, что им стоит предпринять, и она ответила: «Надо, наверное, вызвать такси». Ее привезли в родильное отделение, в котором слышались крики рожениц. «Странно, что женщины не звали своих мужей, они звали своих матерей».

Она периодически просила дать ей болеутоляющее, но ей говорили: «Не сейчас, ты толкай». Схватки были долгими и сложными, и у нее родился мальчик весом порядка 4 кг. «Я знала, что будет Давид. Я не допускала мысли о том, что будет девочка».

Ты был похож на алеута. У тебя в основании позвоночника было монгольское пятно, словно маленький хвостик. Волосы у тебя были густыми и всклокоченными, длиной до бровей.

Мне кажется, что самым счастливым моментом жизни Сьюзен был тот, когда она тебя родила. Она всегда говорила, что ты – любовь всей ее жизни. Подумай о том, что она очень тобой гордится, и умножь это чувство на 1000» [1677].

Друзья присылали ей серьезные иностранные фильмы, которые Сьюзен нравились, но тогда они ее уже совершенно не привлекали. «Ее не интересовали ни Дрейер, ни Бергман, а только Фред Астер и Гари Грант, – говорила Шэрон. – Американские мюзиклы. Они смотрели «Поцелуй меня, Кейт», «Поющие под дождем», «Это случилось однажды ночью», «Филадельфийская история», «В джазе только девушки», «Иметь и не иметь» [1678]. Нам очень понравилась «Забавная мордашка», – говорила Шэрон. – Сюжет держит». Когда Сьюзен смотрела кино, она не терпела, чтобы ее отвлекали. Однажды во время просмотра ее отвлек врач, и Сьюзен от него отмахнулась: «Приходите, когда кино закончится». Врач настаивал, но Сьюзен сказала, что ей нельзя отвлекаться, она смотрит «Аиду». «Она не дала ему говорить, потому что смотрела оперу», – говорила Карла.

Как и ранее, искусство помогало Зонтаг жить. Врачи предписали ей большие дозы Ritalin в надежде на то, что лекарство придаст энергии, чтобы делать физиотерапию. Но лекарство не возымело никакого эффекта.

ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО МОГЛО ЕЕ ОТВЛЕЧЬ, – ЭТО РАЗГОВОРЫ О ПРОШЛОМ, КИНО И ЧТЕНИЕ ВСЛУХ.

«Ей очень нравится, когда ей читаю, – писала Карла в письме от 21 сентября. – Мне кажется, что у нее голодный ум, который просит пищи. Я считаю, что одна из моих главных задач (кроме дополнительной помощи, когда об этом просит медперсонал) – это умственная стимуляция Сьюзен». Спустя три дня она уточняла: