Бенджамин Мозер - Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

В новом кругу общения Сьюзен садомазохизм был распространенным явлением. Она была далеко не единственной, считавшей, что любовь – это отношения хозяина и раба. У одного из ее новых знакомых, гея-садомазохиста Эллиота Штайна, была «впечатляющая коллекция кнутов» [427]. Харриет Сомерс перевела в 1953 году книгу маркиза де Сада «Жюстина, или Злоключения добродетели» для авангардного издателя с большим интересом к порнолитературе Мориса Жиродиа. Жиродиа издавал произведения современных духовных наследников, включая Жоржа Батая и Анну Декло, которая под криптонимом Полин Реаж написала эротический роман «История О». Зонтаг будет подробно писать о работах этих авторов в «Порнографическом воображении».

Сьюзен была близка и понятна связь между сексом и болью. «Все отношения людей носят, по сути, садомазохистский характер» [428], – заявила она Бурху. Она не могла себе представить отношения людей как партнерство любящих и равноправных, о котором писал Фрейд. Таким образом, всю свою жизнь она повторяла отношения, заложенные матерью, которая то давала ей свою любовь, то ее отнимала. Харриет не баловала ее своей любовью, но Сьюзен и не жаловалась: «Наверное, с моим больным сердцем + неиспользованным телом, чтобы сделать меня счастливой, мне надо совсем немного» [429]. Спустя пару недель она написала о том, что отношения с Харриет «зашли в тупик», в котором она «слепо брела сквозь лес боли» [430]. Тем не менее, как «сцепившиеся рогами несчастные животные» в романе «Ночной лес», их отношения продолжались. В апреле они на две недели уехали в Испанию и Марокко.

В ИЮНЕ СЬЮЗЕН ПИСАЛА, ЧТО «ЖИЗНЬ С ХАРРИЕТ – ЭТО УДАР ПО МОИМ ЧУВСТВАМ. ОНА КРИТИКУЕТ ВСЕ, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ МОЕГО ВНЕШНЕГО ВИДА, О КОТОРОМ ГОВОРИТ, ЧТО ХОТЕЛА БЫ, ЧТОБЫ ОН БЫЛ ДРУГОЙ» [431].

Вот что писала Харриет в январе: «Мой рефлекс ревности активирован по полной. Ее хотят и мужчины, и женщины. Несмотря на то, что меня она мало волнует, я завидую ее успеху» [432]. Однажды на вечеринке Харриет из ревности ударила Сьюзен по лицу. Автор опубликованной в 56-м поэмы «Вопль» битник Аллен Гинзберг спросил Харриет, почему она так плохо относится к молодой и красивой Сьюзен. Харриет ответила, что как раз потому, что она молодая и красивая [433].

Харриет говорила, что живет за счет Сьюзен, которая не была богатой, но имела стипендию и получала деньги от Филипа. Зонтаг и Харриет были не только в Испании, но и в Греции и Германии. Записи в дневниках свидетельствуют о неуверенности Сьюзен и ее желании быть пассивным партнером: «То, что говорит обо мне Харриет, совершенно правильно, – я не очень чутко улавливаю людей, их мысли и чувства, хотя уверена в том, что могу быть эмпатичной и интуитивной». Это она написала в июне.

Видение, эмпатию и интуицию сложно наработать, и временами Сьюзен могла быть очень жестокой. Весной того года она написала Бернарду Донохью, что живет в Париже, и пригласила его ее навестить. Когда тот оказался в городе, то зашел в гости. «Мы немного поболтали, – вспоминал он. – Кажется, она угостила меня кофе. А потом я понял, что в ее кровати лежит молодая и очень привлекательная дама. Я почувствовал, что Сьюзен надеялась на то, что может меня шокировать».

Бернарда не шокировало то, что Сьюзен спит с женщинами. Об этом он уже догадывался. Его покоробила ее жестокость. Бернард воспринял ее поведение как «необоснованно агрессивное заявление о том, что она меня отвергает». После этого случая они уже никогда не виделись.

СЬЮЗЕН ЧАСТО ВЕЛА СЕБЯ ВЛАСТНО ПО ОТНОШЕНИЮ К МУЖЧИНАМ, КОТОРЫЕ ОБОЖАЛИ И ЛЮБИЛИ ЕЕ, НО С СЕКСУАЛЬНОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ БЫЛИ МАЛОИНТЕРЕСНЫ.

Перед женщинами Сьюзен пресмыкалась. «Она могла бы сделать все более тонко и изящно, – говорил Донохью. – Француженка именно так бы и поступила» [434].

В Германии Сьюзен и Харриет побывали в Дахау. «Что я чувствовала, увидев указатель «Дахау 7 км», когда мы мчались по автобану в сторону Мюнхена в голландской антисемитской машине!» – писала она [435]. Тогда она впервые побывала в бывшем концлагере, о существовании которого девочкой узнала в Санта-Монике (и который в конечном счете привел ее к написанию эссе «О фотографии»). В дневнике она упомянула о своих чувствах, но никогда так и не написала, какими именно они были.

Зонтаг была в Париже, когда в мае из-за катастрофической ситуации в Алжире страна оказалась на грани гражданской войны. Американское посольство рассматривало вопрос эвакуации американских граждан из страны после введения военного положения, на Корсике власть захватили диссиденты из французской колониальной армии Алжира. Только приход к власти де Голля спас страну от переворота [436]. Впрочем, об этом в дневниках Сьюзен нет ни слова. «Я приехала в Париж в 1957-м и ничего не видела, – говорила она 10 лет спустя. – Я жила обособленно в среде иностранцев, но чувствовала город» [437].

На нее навалилось столько личных проблем, что она не обращала внимания на внешние драматические события. Позднее, когда она стала известной и ее просили высказать свое мнение по поводу международной ситуации, стало ясно, что она не очень хорошо понимает политику. В то время Зонтаг пыталась понять, что делать со своей жизнью. Она уже отвергла несколько вариантов, включая свой брак с Филипом и академическую карьеру, хотя все еще держалась за них. В ее окружении было много ratés, и она задумывалась над тем, чтобы стать писателем – настоящим и успешным. Она была уже не просто обещающей молодой девушкой, а человеком, обладавшим собранностью и стремлением создать карьеру. «В чем важность писательского дела?» – задала она себе вопрос спустя несколько недель после возвращения в Париж.

«Я хочу быть писателем, и не потому, что у меня есть что-то, что я хочу сказать. Это важно, думаю, из-за эгоизма. Разве это не достаточная причина? Надо развивать свое эго, чем я и занимаюсь, что подтверждают записи этого дневника. И я смогу убедить людей, что мне есть что сказать.

Но мое «я» – жалкое, осторожное и здравое. Хорошие писатели являются страшными эгоистами, даже бессмысленно эгоистичными» [438].

В последующие годы Зонтаг казалась такой уверенной в себе, что очень немногие чувствовали неуверенность, прячущуюся за ее прозой. Держа это в уме и перечитывая приведенную выше цитату, можно поймать себя на мысли, что репутация этой красивой и сексуальной женщины была победой имиджмейкерства над содержанием. Но Харриет называла ее «слабаком», а сама Зонтаг – «жалкой». Без защиты семьи, без денег, профессии и будучи человеком, которого тиранили те, кого она любила, Зонтаг спряталась за вторым, альтернативным «я».

ОНА ПИСАЛА И ГОВОРИЛА: «Я СОЗДАЮ СЕБЯ» [439]. И СВОЕМУ ВТОРОМУ «Я» ОНА ГОВОРИЛА: «ДАЙ МНЕ СИЛУ, ВЫСОКИЙ ОДИНОКИЙ ПИЛИГРИМ ИЗ МОИХ ДНЕВНИКОВ!» [440]