Юрий Мамлеев - Воспоминания

– Я просто поражаюсь – чего мы ссоримся с русскими? Мы живём на разных континентах; каждый на своём. Я – простой человек; какие претензии у меня могут быть к Советскому Союзу? И какой русский рабочий может иметь претензии к Америке? Бред! Почему нельзя жить нормально? Я не хочу, так сказать, участвовать в каких-то бойнях и так далее.

Вот взгляд простого человека – недоумение, зачем конфликтовать со страной, которая находится совершенно в другом географическом измерении, да и вообще, невозможно же найти общий язык со всеми…

В университете мы познакомились с американскими интеллектуалами. Не все профессора были наши люди; многие из них знали только свою специальность, например, французскую литературу XVIII века, и ничего больше не знали вообще. Культура их интересовала только как средство добывания денег. Но были и другие, для которых культура была, как она и должна быть, частью жизни… Пока мы устраивались в университете, произошёл целый ряд событий, которые изменили нашу жизнь, но о них речь впереди.

Что касается наших друзей-диссидентов, то Эдик Лимонов, как я уже говорил, пошёл своим путём, поэт Худяков же вообще был в трансе, но держался мужественно. Поэзия его, благословлённая Пастернаком, была никому не нужна.

– Я читаю свои стихи только тараканам, – нередко говаривал он.

Вагрич Бахчинян устроился получше – его жена где-то как-то подсуетилась и получила какую-то работу. Аркадий Ровнер тоже трудоустроился в Вашингтоне. Худо-бедно, но мы держались.

Перед тем как обосноваться в Итаке, мы внутренне и внешне простились с Нью-Йорком, хотя и не навсегда – мы рассчитывали периодически там бывать. Маша простилась с Леночкой, ушедшей от Лимонова. Леночка была красавицей, у неё было много поклонников, но ни один из них не соответствовал её идеалу. Это доводило её почти до слёз. Слава Богу, потом она встретила итальянского графа, который увёз её в Рим и женился на ней.

В университете всё шло гладко – я читал лекции, Маша работала в библиотеке. У неё там было даже двое молодых американских подчинённых.

Жизнь в Итаке была, конечно, совершенно иной, нежели в Нью-Йорке.

Нью-Йорк был жесток, демоничен, по-своему красив, но красив какой-то демонической, опять же, красотой. И пребывание в нём пробуждало какую-то тёмную, хищническую энергию выживания, причём независимо от того, какой вы человек. В Итаке же был плавный, размеренный ритм жизни. Это был огромный университет, в котором работало много европейских и японских учёных, поскольку Америка скупала учёных практически во всех уголках мира, чтобы иметь научное первенство среди других стран.

Материально мы жили спокойно, насколько вообще может быть спокойно в мире конкуренции. Но главное, что нас интересовало, это, конечно, люди.

Вообще говоря, Итака была отмечена Россией. В Корнельском университете преподавал Набоков – великий русский писатель, и здесь мы познакомились с семьёй, которая хорошо его знала. Мы услышали много историй о жизни Владимира Владимировича, о его надменности и аристократизме. В частности, нам рассказали забавный эпизод, хорошо иллюстрирующий, правда, не надменность и аристократизм Набокова, а сам дух Америки: один из профессоров славянского отделения университета как-то разговорился с Набоковым о Достоевском. Набоков недолюбливал Фёдора Михайловича – ну, что ж, вольному воля. А профессор вдруг прервал его и сказал: «Не понимаю, почему мы до сих пор сидим здесь и говорим о Достоевском? Рабочий день давно закончился».

Когда мы только приехали, в университете проходил чеховский фестиваль – в течение целого года это место посещали многие известные писатели и восхищались гениальностью Чехова. И вслед за этим событием, кажется, на следующий год, начался фестиваль Набокова. Мы, в частности, услышали мнение, что «Дар» – лучший роман XX века. Кроме того, не следует забывать, что в Итаке в XIX веке жила Елена Петровна Блаватская.

Явлением, вызвавшим мой живейший и глубочайший интерес, был расположенный недалеко от Итаки ашрам Тони Дамиани. Этот человек был философом от Бога, глубоким знатоком мировых религий и метафизики. Его ашрам был одним из лучших в Соединённых Штатах, потому что в остальных подобных учреждениях царил профанический дух, и работа в них была направлена на оказание психологической помощи людям, что не является ни целью религии, ни целью метафизики. Тони же Дамиани следовал адвайта-веданте – величайшему из учений, данных миру Индией.

В его ашраме была грандиозная библиотека – не столько по количеству книг, сколько по их качеству, и там изучались все основные религии и направления метафизического порядка (в их числе, разумеется, и адвайта-веданта). Дамиани пытался обучить своих «прихожан» принципам медитации, и вот что он говорил по этому поводу:

– Увы, эти люди спят. Когда я начинаю направлять их сознание в сторону погружения в самих себя, я вижу, что они не могут этого сделать, они просто засыпают.

Однако в этом ашраме был «внутренний круг», состоящий, может быть, человек из десяти, которые обладали истинными метафизическими и богословскими знаниями. Это были серьёзные искатели, и у каждого из них был свой путь. В их числе была замечательная Ирина Антимонова, русская эмигрантка, которая произвела на меня огромное впечатление не только благодаря её знаниям, но ещё и тем, как она любила Россию. Сама она была родом из Санкт-Петербурга, и в точности предсказала крах советской власти и характер этого падения, а именно, что сначала это осуществится сверху, а потом спроецируется вниз. И даже сроки были указаны в точности. И было ещё кое-что, имеющее очень важное значение для меня, но об этом как-нибудь потом.

Мы с Машей очень сдружились с этими людьми, с женой Тони Дамиани; посещали медитативные сеансы, и Маша, надо сказать, преуспела на этом поприще. Систематически она этим не занималась, но её тяга ко всему, что связано с жизнью Духа, была весьма сильна. Неслучайно, когда в университет приехали индусы (индусы есть индусы, хоть и европеизированные), бывшая среди них молодая женщина предложила:

– Маша, давайте я обучу вас медитации.

Моя жена возразила:

– Но я христианка.

Та рассмеялась и сказала:

– Религия тут ни при чём. Медитация – это метод духовной концентрации на какой-то проблеме. Мы с вами, например, будем заниматься здоровьем (Маша как раз хотела что-то поправить в плане здоровья).

И когда они начали заниматься, Маша была удивлена, насколько легко и быстро эта женщина, несмотря на свою «европеизированность», могла погружаться в состояние чистого сознания. Для неё это совершенно не составляло труда; это было заложено в ней генетически. Когда Маша попробовала её метод, она была поражена. Она ясно увидела внутренним духовным зрением то, что мы называем душой, то есть светом сознания и источником мысли, воли и высшей личности. Это было, как нечто единое, как некий свет над её головой. Всё это известно в религиозной практике, но это показало очень глубокий характер Маши в плане познания разного рода явлений, связанных с духовной жизнью. Она, конечно, сосредоточилась на христианской практике.