Александр Подобед - Подвиг, 1983 № 23 [альманах]

— Добре! — заключил командир. — А теперь всем отдыхать.

Оставшись один, командир сомкнул веки. Если бы кто его увидел в этот момент, то подумал бы, что он дремлет. На самом же деле мысль его работала напряженно. Он снова и снова «проигрывал» предстоящую операцию. Что сделают фашисты, исходя из донесений своего агента? Поспешат сами устроить засады? Одну у разбитой будки путевого обходчика. Другую посадят у самого моста, чтоб схватить подрывников, как только те выберутся из болота. А чем должны ответить им партизаны? Гитлеровцев, ожидающих появления из болота подрывников, надо подержать в этом ожидании как можно дольше. Для этого нужно, чтобы ребята, засевшие у другого края трясины, погромче пошуровали жердинами по воде, создали соответствующий фон.

А как быть с фашистами, которые окружат разбитую будку? Их надо опередить с прибытием и потом взять в плотное колечко.

А самое первое слово — за Павлом Губарем. Это ему вызывать огонь на себя, прикрывая подрывников, которые там же, на западном берегу, пойдут к мосту у самой реки. А еще Губарю и Подоляке придется держать на прицеле «Загвоздика», чтоб тот не выкинул чего-нибудь. Его надо довести до конца, а потом судить.

Кажется, предусмотрено все, все детали учтены. Но ведь может же возникнуть и непредвиденное? Конечно, может. Тогда каждой группе придется действовать по обстановке. И значит, правильно решили, чтобы все группы возглавили представители командования. С подрывниками пойдет комиссар. У хлопцев, которым «шуметь» на болоте, старшим будет Тиконов. Группу, что засадой прикроет подход к лагерю, возглавит начштаба. Ему, кадровому командиру, это с руки. Ну а сам он, командир, возьмет под свое начало всех, кто будет окружать и громить вражескую засаду вблизи разбитой будки путевого обходчика.

По распоряжению командира отряда побудку в это утро сделали на час позже. Зато, когда скомандовали «подъем», лагерь стал походить на потревоженный муравейник. Бойцы, собираясь в поход, сновали от шалаша к шалашу, от землянки к землянке, окликали друзей, подшучивали. Потом разбирали оружие, снаряжение, строились. Сперва поотделенно, потом повзводно.

За час до обеда лагерь стал пустеть. Первыми покинули его подрывники, потом ушли и остальные.

— А мы чего тут торчим? — спросил Губаря «Загвоздик».

— Нам, Тереха, не к спеху, — объяснил Павел. — Всем болотами хлюпать, а мы — посуху. Так что давай, братка, опять залезай в шалаш и сном запасайся. Для солдата, если начальство его не беспокоит, это, скажу я тебе, самое пользительное времяпрепровождение.

«Загвоздика» уже сутки, а точнее, с того момента, как он узнал о готовящейся партизанами операции, терзала одна мысль: как бы покончить с партизанами и их командованием одним махом? Правда, на этот счет он пока не успел получить соответствующих инструкций, но донесение «Апостолу» ушло. Проверил. Дупло пустое. Значит, связной забрал. Как ни старался «Загвоздик» проследить за выемкой его донесений из дупла, так ни разу и не удалось. То группа партизан на задание шла — помешала, то подвижной дозор, то время не позволяло. Хотелось «Загвоздику» связного повидать в лицо, хотя бы издали.

Ну, если и не всех прихлопнуть, то уж группу Губаря, Драча и Заглядько обязательно… «Поперек горла они у меня, — скрежетал зубами „Загвоздик“… — Перестрелять пятерку Губаря в этом шалаше — и баста. Никто и не услышит. Потом по одному всех оставшихся в лагере: караульных, раненых в санчасти, заодно и Катьку-дуру… и захватить весь лагерь… Только как одному его удержать? Эх, был бы Драгун!..»

— Я воевать хочу, я хочу громить врага, понимаешь ли ты это, Губа? А ты меня спать укладываешь. Разве это дело? Когда, может быть, наши боевые товарищи уже кровь проливают.

— Да успокойся. Что ты разошелся, Тереха? Будем воевать, будем фашистов бить так, что перья полетят. Знаешь, так аккуратненько. Ты думаешь, что мы забыли о тысячах замученных в фашистских застенках наших, советских людей? Ты думаешь, Тереха, что партизаны забыли о сожженных селах, повешенных патриотах? Земля наша советская горела и гореть будет под ногами оккупантов. Можешь быть в этом уверен.

— Ты меня не так понял, Губа. Я тоже, чтобы беспощадно уничтожать врага… за убитых там… за расстрелянных…

— Ну а коли так, значит, договорились. Спать не хочешь, так полежи. Отпустил бы тебя к Катерине, да уже поздно. Она тоже ушла. Не догонишь.

— Как ушла? — встрепенулся «Загвоздик», будто на гвоздь накололся. — Как ушла? Она мне ничего не сказала.

— Понятное дело. Не сказала, значит, сама не знала, что пойдет.

— А ты-то, друг называешься. Сам, выходит, все знал, а мне ни слова? Конспираторы.

— Друг не друг, а если напрямоту, могу сказать тебе. Не знал я. Случайно увидел ее в строю, а точнее, в телеге или на телеге, как тебе угодно, с санитарной сумкой. Не стал говорить, чтобы зря не расстраивать тебя.

— Ну ладно. Может, еще и свидимся с Катькой, а может, уже и нет. Бой ведь впереди, кто кого.

— Понятно, Тереха. Не на прогулку собрались. Видел, сколько раненых в санчасти? Ну так вот, были и убитые.

«Загвоздик» как-то притих, потянулся на нарах, закрыл глаза. Сейчас в мыслях он был далеко — в кабинете самого Шульце. Успел ли капитан среагировать на его последнее донесение? Должно быть, среагировал. Наверное, сейчас поднял на ноги всех, отдает приказы, распоряжения.

«Загвоздик» вспоминал. Прощаясь с ним, Шульце тогда протянул ему в серебряной с позолотой пудренице маленькую ампулку… «Загвоздик» и сейчас видит эту сценку, как будто вот он, рядом стоит с крохотной ампулкой в протянутой руке.

— Цианистый… так, на всякий случай… возьмите… — А «Загвоздик» выкатившимися глазищами молча смотрит на Шульце… «За кого этот идиот меня принимает?»

— Так, на всякий случай, — снова повторяет Шульце, — если пытать начнут…

— Да перестаньте, господин Шульце, — чуть не выкрикнул «Загвоздик», но вовремя спохватился. А еще добавил: — Я этими штуками никогда не пользовался…

— Оно и видно, — ухмыляясь, сказал Шульце, закрывая коробочку.

Нет, это не сон. Так было. Интересно, какая ему награда за это выйдет? Ведь более полутора месяцев пробыть среди партизан и ничем себя не выдать, заслужить их полное доверие и выведать все их замыслы — такое сумеет не каждый даже из тех, с кем он, Терентий Сметанин, более полугода обучался в специальной школе, находившейся в маленьком курортном городке на юге Германии.

Думы о своих заслугах, о предполагаемых наградах — это, наверное, как колыбельная. Они тоже убаюкивают. И «Загвоздик» не заметил, как и в самом деле задремал. Разбудил его Губарь:

— Вставай, Тереха! Порубаем сейчас по полному котелку и будем в путь собираться.