Идо Нетаньяху - Последний бой Йони

Книга «Последний бой Йони» не претендует стать полным и всесторонним рассказом об операции и ее проведении. В ней сделана попытка нарисовать широкую картину операции в связи с действиями ее главного отряда — а именно Части, а также в немалой степени еще одного подразделения, принимавшего важное участие в операции, — эскадрильи «геркулесов», доставивших бойцов в Уганду. В центре рассказа стоит личность Йони — командира отряда, захватившего «старый терминал» и освободившего заложников. В книге прослеживаются действия Йони в подготовительный период и во время самой операции. В мои намерения не входило подробно останавливаться на действиях вспомогательных сил — парашютистов и Голани [3] Одна из бригад пехоты. , нет в книге также полного описания подготовки на уровне, выходящем за пределы Части, — со стороны командования парашютно-десантными войсками, Генштаба и его Оперативного отдела, Мосада [4] Управление по делам разведки и специальным операциям. и гражданских инстанций. Первые страницы 2-й главы дают лишь самое общее представление о ходе событий, предшествующих послеобеденным часам четверга, когда Йони занялся полномасштабной разработкой операции, когда операция, по сути, стала обретать реальные очертания. Чтобы дать полную картину того, что происходило перед этим и в последующие два дня на уровне высшего командования, нужна другая книга. Надеюсь, что когда-нибудь она будет написана, дополнив то, что уже опубликовано.

Однажды врач-еврей в Бостоне, узнав, что я брат Йони, сказал мне, что в его глазах история Энтеббе выглядит словно сошедшей со страниц Танаха: это событие почти сверхчеловеческое, оно выходит за пределы воображения. Подобным образом операция воспринимается многими в мире. Для столь выдающейся акции и люди нужны выдающиеся или, по крайней мере, такие, кто в решительный момент умеет превзойти самого себя и достичь высочайшего уровня. Без таких людей, пусть и немногочисленных, действие, подобное операции «Йонатан», было бы просто невозможно.

«В армии сосредоточены люди… которые мне по душе, — писал Йони нашим родителям вскоре после того, как вернулся к военной службе в Части в младшем офицерском звании, — инициативные и энергичные, способные в случае необходимости действовать вопреки стандарту, не привязанные к простым ходам, всегда ищущие иных путей и решений».

Так Йони расценивал деятельность служивших с ним людей. Через несколько лет после того, как были написаны эти строки, он повел их в бой в Энтеббе. Этот рассказ о них и об их командире.

Йони получил командование над Частью за год до Энтеббе. В тот день я приехал в Часть. Припарковал машину. Многих здесь я уже знаю. Прохожу мимо солдата в майке, он спокойно сидит себе у барака и чистит винтовку кисточкой для бритья, поднимая к солнцу каждую деталь и внимательно ее разглядывая. Тут и там уже заметны признаки подготовки к церемонии смены командиров и к вечеринке по этому случаю. Я иду в канцелярию, чтобы поздравить Йони, и по дороге, у самой кухни, замечаю знакомые лица: старший офицер из приглашенных на церемонию говорит с одним из младших командиров части, который скоро демобилизуется. Заметив меня, он сразу замолкает. Но поздно — я уже уловил обрывки фразы, осуждавшей Йони. Делаю вид, будто ничего не слышал, и иду дальше. Эти трения, как видно, никогда не кончатся, думаю я с болью.

Останавливаюсь на площадке с флагштоком перед канцелярией. Внутри — оживленное движение. Вижу Йони: наполовину скрытый в полумраке приемной, он стоит у стола секретарши. В маленькой комнатушке толпится с полдюжины людей — кто-то обращается к нему с неотложным делом (видно, что фактически он уже руководит Частью, еще до официальной церемонии), кто-то подошел поздравить, хлопает его по плечу — Йони отвечает широкой улыбкой. Три ступеньки ведут с площадки на балкон канцелярии. Поднявшись на две, останавливаюсь. Йони отдает какие-то распоряжения штабному офицеру. Он — весь внимание и, хотя находится всего в нескольких метрах, меня не замечает. Я поворачиваюсь и отхожу от канцелярии. Не могу же я поздравить его так, в числе прочих.

Прохаживаюсь по территории лагеря. Той палатки — их стояло несколько среди эвкалиптов, где я провел полсрока своей службы, теперь уже нет. На этом месте построили новое жилое здание для молодых солдат, от палатки остался лишь голый бетонный пол. Столовую расширили, отпала надобность питаться в две смены. Вокруг разгуливают солдаты в шортах и в клетчатых домашних туфлях на «молнии» — предметы одежды, заимствованные городскими у кибуцников. У некоторых из этих атлетически сложенных парней чувство превосходства от пребывания в таком месте (как это все знакомо!) выражается даже в особой осанке. Первые ласточки из числа резервистов появляются ближе к церемонии, и лагерь начинает заполняться.

Спустя какое-то время возвращаюсь к канцелярии. Теперь приемная пуста, и я захожу внутрь.

— Скажи, пожалуйста, Йони, что я здесь, — прошу я секретаршу.

— Он на заседании штаба, — отвечает она.

Опять отхожу и долго сижу на траве поблизости. Наваливается тоска. Хочу уйти оттуда, но остаюсь на месте. Время от времени кто-нибудь приветственно машет мне рукой, я отвечаю. Напротив, за окном канцелярии, скрытый занавеской, сидит во главе стола мой брат. Позади и справа от него, я знаю, стену украшают портреты солдат и офицеров части, а на другой стене большая карта Ближнего Востока. Офицеры, наверное, тесно набились в маленьком помещении вокруг стола заседаний. Йони, конечно, уже вынул из кармана рубашки маленький оранжевый блокнот, в котором он привык делать предварительные заметки, и, говоря, время от времени в него заглядывает. Формулировки его ясны, язык богат. Что он там говорит, я не слышу, но знаю, что все его слова — по делу, все высказывания хорошо взвешены. И может быть, прорываются также и фразы, идущие от сердца, иногда с оттенком сентиментальности. Но — ни намека на фамильярность.

Перевожу взгляд на флагшток. Вспоминаю, как мы, несколько солдат, сидели ждали как-то на этой базе дежурного офицера, который должен был приехать на церемонию спуска флага. Это было вечером, перед ночным караулом, офицер наконец прибыл — это был кибуцник, грустный малый с мягкой речью, душа у него явно не лежала ни к службе, ни к тому, чтобы командовать. Мы построились в ряд лицом к нему и к флагу. Стали по стойке «смирно». Офицер подошел к флагу, чтобы развязать веревку, но едва его пальцы коснулись флагштока, он повернулся к нам и спросил: «Скажите, а вообще-то — разве в праздник спускают флаг? Разве это не то же, что Шабат?» Мнения в строю разделились. Одни считали, что спускают, другие — что нет. Офицер отвел руку от веревки: «Оставим флаг в покое ввиду сомнения. Пусть будет как есть». Он сделал шаг назад стал по стойке «смирно» и отдал честь флагу. А мы, солдаты, покинули площадку, чтобы заступить в караул.