Александр Чемек - Где-то на сопках. Хроники строителя магистрали. Книга 2

Наконец, в шестом часу Влад отпускает нас. Ставлю запаянную катушку зажигания на мотоцикл. Увы, искра на свече не появилась.

Вечером в лагерь приезжает Пауткина из «музыкальной шкатулки» с новыми книгами. Ужинаем с гостьей с блинами и сопутствующими напитками. Лёня снимает монтаж блоков в темноте со вспышкой. Я читаю Чехова.

Увидев, что кран работает на предельном вылете стрелы, Адонин садится в погрузчик и, рискуя повредить японскую технику, ставит ковш на опору крана, для его «устойчивости». Монтаж идёт до 11 вечера.

В четверг под руководством Ярковича идём конопатить межблочные швы снаружи трубы. А внутри заделываем эти же швы и выбоины в бетоне раствором. Только я хотел заняться мотоциклом, как Аничкин позвал меня штукатурить швы.

Во время обеда приехали ребята из Ленды. За столом Гвоздев вдруг вспомнил:

— Мне сегодня сон приснился, что нашего Гену повесили на трубе, а потом басмачи потребовали его голову.

Я улыбнулся со всеми.

— А ты там Махмудом был или Саидом? «Саид, в Педженте нет Джавдета, пошли с нами»… — припомнил я кадры из известного фильма, но ответа не услышал.

…Начали играть с Гошкой в «пинг», но Влад послал меня «командовать» бульдозером Фёдора. Доехали в кабине японской махины до следующей малой трубы. Он утюжил марь, а я ходил вдоль реки, купался, читал. Приехал Люпак, замерил нивелиром глубину котлована.

В 5 часов бульдозерист сказал, что дома у него больная дочь, и он задерживаться не будет, хотя работы осталось на 30—40 минут. Я пытался упросить его доделать выемку сегодня.

— Нам завтра нужно опалубку ставить, — сказал я.

— Утречком сделаю, — ответил он с подозрительной готовностью, а по дороге в лагерь причитал: — Ну, и голова болит. Как бы не заболеть!..

Придя в лагерь, он просидел у нас в бытовке целый час…

Влад расспросил меня о проделанной работе. Я рассказал всё, как есть…

— Я досмотрел сон… — сказал за ужином Гвоздь.

— И голову мою сняли? — перебил я. — А она не плюнула в твою рожу?

— Нет, — коротко ответил он.

— А то смотри, как бы она это не сделала наяву, — добавил я себе под нос…

Последнее расслышал только Гошка, так как рядом что-то громыхнуло.

Во время игры в теннис Аничкин объяснял мне мои ошибки.

— Во-первых, ты поддаёшься на провокации Гвоздя, а нужно быть более гибким, — говорил он, механически отбивая шарик. — Во-вторых, ты занимался мотоциклом, когда все работали…

— Мотоцикл, — это не только моя вещь, — парировал я его удары. — Он нужен и другим, в том числе, Лёне для оперативного решения наших проблем.

Вторая смена монтировала на большой трубе стеновые блоки до полуночи.

…Гошка читает Достоевского. Я с Адониным разбираю катушку зажигания, затем, записываю на кассетник «осенние» песни в его исполнении под гитару. Прослушав запись, он решает её стереть. Уже в сумерки он тренирует меня в «пинг» до полной темноты. Перед сном он пишет письма, а я — дневник.

Наутро получаем с Гошей задание: замесить бадью раствора.

— А сколько это? — спросил я.

— Два замеса в бетономешалке, — сказал Влад.

Ребята устанавливают бадью к бетономешалке, а мы делаем первый замес. Сделав второй замес, долго ждём, когда монтажники стянут проволокой 4 блока для уменьшения зазоров между ними. Стяжка не налезает на монтажные петли, они бросают эту работу и берутся за раствор.

Затем Аничкин с Лёней едут за рубероидом и попутно завозят меня к бульдозеристу на вчерашний котлован. Федя треплется с другом — начальником, — и работать ещё не начал.

— Начальство задержало, — «оправдался» он.

Я наблюдаю за работой бульдозера, хожу за брусникой, разгружаю с Гошкой рубероид, думаю над стихами для песни о бригаде.

После обеда идём на заделку швов. Одни мажут блоки праймером, другие покрывают их битумом. Я сцепился с Гошкой по поводу работы кранового Лёхи.

— Бить таких надо, совести у него нету! — горячился я. — Уехал в баню без четверти пять, а за ним уехали Гвоздев и Хаткин.

— Какое ты имеешь право так говорить?! — вскипел Гошка. — Он не обязан перерабатывать. И так два дня подряд вкалывает по две смены.

— А я обязан? — выпалил я.

— А ты, дружочек, — в бригаде, — напомнил он тихо. — У нас день ненормированный.

— А эти двое, с ним, не в бригаде? — спросил было я, но он уже отошёл.

Через полчаса Гошка, срубавший проволоку с монтажных петель, посмотрел на часы.

— Все что ли? Уже шесть часов, — ответил он себе и ушёл, забыв, что «день у нас ненормированный» и что «надо быть чутким и помогать товарищам»…

Я тоже было двинулся за ним, но вовремя спохватился, вернулся и взялся за работу пуще прежнего. Я конопатил последние швы, когда пришёл Адонин. Мы с ним порассуждали, покрывать ли швы битумом или сперва — мешковиной. При этом он намешал ведро раствора и принялся оштукатуривать швы.

— Моя любимая работа, — пояснил он.

…Полина уехала в Ленду за продуктами, и ужин грел Ваня. За ужином распили одну бутылку шампанского и одну — водки. Под кухонным навесом и в балке мухи совсем одолели и покоя не дают.

…Луна за облаками не была видна, но свет её окрашивает их в синий цвет. Было очень тепло, и спать не хотелось. Слушаю, как Райлин поёт песни Бачурина и Окуджавы…

Копель вырубает ПЭСКу в полночь. Быстро укладываемся, но ещё долго рассуждаем о том, что выключать свет без согласования со всеми нельзя.

В субботу с утра монтажники отдыхали. В 12 часов приехал крановой, и лишь после обеда начался монтаж. Наше звено конопатило швы, готовило раствор. Работать заканчиваем в 17 часов.

…Стоим с Гошкой под дождём в ожидании попутки в Ленду. Нас подбирает кудыктинская вахтовка. В Кудыкте закупаем шампанское, закуску и на попутках добираемся до Ленды.

У Мормоновых застаём лишь Инну и тихо проводим вечер в её обществе, читая книги и рассуждая о нашем житье.

Просыпаемся с Гошей почти одновременно. На телеграфе я заказываю разговор с Москвой на 16 часов. В своём балке собираю оставшиеся вещи, отмечаюсь у Митяя.

…У Мормоновых собираюсь «чинить магнитофон», разговариваю с Москвой. Гоша появился там чуть раньше и был уже здорово пьян. Ароныч укладывает его в кресло, но он постепенно сползает на пол. Его рвёт беспрерывно. Светик, наблюдая за Гошей, заявляет, что больше с ним не дружит.

Я спорю с Аронычем о «подсознании и причинах творчества», вспоминаю Уитмена. Гошка просыпается, несёт ахинею про нехватку унитаза и, выпив чая, снова засыпает.

…Ухожу на трассу, чтобы уехать на трубу. Сижу на «остановке» с полвосьмого до девяти вечера. Смотрю на облака в форме космонавтов, пролетающих под Луной. Иду на автобазу, но оттуда никто никуда не едет. Захожу к Полине и договариваюсь ехать завтра вместе. Ложусь спать в своём балке в полночь, но долго не могу уснуть.