Александр Чемек - Где-то на сопках. Хроники строителя магистрали. Книга 1

— Да ладно, метеориты!.. — возразил он. — Мы все же какой-никакой, а след в несколько тысяч километров оставим. Жаль только, что никто не будет знать имена авторов…

— В том-то и беда! — сказал я, а тщеславная мыслишка мелькнула: «Нет уж, я памятник воздвигну нам…».

Потом мы долго выбирались на поляну, ориентируясь по мутному солнцу и обсуждая кратчайший маршрут. За спиленными дровами ходили несколько раз почти всем составом бригады. Жгли костры под смотровую яму и обжигали комли столбов с тем, чтобы обмазать их битумом или, как любит повторять Арнольдов по-научному, — антисептировать.

В течение всего дня я снимаю ребят на «Зенит» и с трудом — на кинопленку: мотор камеры замерзает, несмотря на то, что я прячу ее за пазухой, а батарейка, соединенная с ней проводом, лежит у меня на груди постоянно. Главное, народ не возражал тому, что мои спонтанные съемки, не совпадают с их регулярными перекурами, то есть, я снимал рабочий процесс вместо перекуров. Заснял и «исторический» момент установки первого столба нашего сооружения. Правда, опять же, как только дело коснулось истории, дым от костра застил объектив, так что ясности картинки не гарантирую.

У Сашки Глазова, «пораженного армейским давлением на психику», в этот день не было рабочего настроения. Творческий человек сказал бы — вдохновения. Однако, в отличие от художника или поэта, у него был бригадир, который вполне законно сделал ему выговор, всего из трех слов. Но Сашка с удовольствием их воспринял и только после этого начал работать…

На обед всех повезли в «тошниловку», а я для экономии времени вышел из автобуса внизу, у «рыгаловки». Чтобы понять, что лучшего названия эта точка общепита не заслуживает, хорошо бы в ней побывать. То, что стены сего заведения насквозь пропитаны миазмами кухни и объедков, переходящих в помои, — ясно всяк сюда входящему. Но, когда он возьмет в руки жирные мокрые ложки (вилок может и не быть), то тогда осознает, что находится на краю сказочной пропасти: шагнешь вперед с закрытыми глазами, — получишь «райскую» жизнь, полную кусков сала вместо мяса, шагнешь назад — погибнешь в голодных муках, но с чистой совестью и девственным желудком.

Сэкономленное время я посвятил добыче полезных изданий в «Союзпечати» («Не считай шаги, путник!..») и встретил наш автобус при съезде на лед Гедкана.

До конца дня установили ещё четыре столба, заготовили кучу дров для отжига смотровой ямы. В этот раз ходил в лес с Глазовым, который в очередной раз жаловался на нехватку армейского пресса, без которого он, — как рыба, вытащенная из воды. Но, оказывается, как только он ощущает на себе «любое давление», то будто снова попадает в воду и готов биться за «истину» до последней инстанции.

…Вечером сходил в ДК на встречу с журналистом Б. Маршуком, где он в очередной раз призвал всех грамотных людей: «Пишите!». Будь я на его месте, — предложил бы: «Читайте!».

Позже, когда мы со Степановым доигрывали вторую партию в шахматы, с праздничного концерта в ДК явился Арнольдов. С жаром он изливал восторги по поводу выступления ребят, известных когда-то в Аносово как литературно-музыкальное объединение «Серебряные россыпи». Филармонический ВИА «Орфей» «Серебряные» просто «заткнули в задницу». Зал, полный военнослужащих, своим ревом подтвердил их триумф.

Кажется, Мищенко тоже оценил ребят по достоинству и проникся идеей пригласить их сопровождать наш спектакль. Позже мы узнали, что предложение Мищенко четверо из «Серебряных россыпей» приняли единогласно.

…А вот и «черная», рабочая — в честь завтрашнего дня Советской Армии — суббота. У нас появились плотники 5-го разряда, призванные поднять наш дилетантский навык на профессиональный уровень.

Оба: тридцатилетний Степан, маленький, юркий и Николай Семеныч — большой крепкий мужик лет пятидесяти — работали вместе в одном из чинтинских леспромхозов. Но вот сорвались с насиженного места и поехали почти что в тайгу. Видимо, зело впечатлительные — или, как сейчас говорят с издевкой, — романтики.

Некоторых слово «романтик» раздражает, как заусенец на пальце или камешек в ботинке. Как услышат, так сразу добавляют пошлое словечко, вроде: «долбанный». А ведь слово-то — наш родной «новодел», заимствованный из западной литературы и живописи эпохи романтизма, — и означает всего лишь «открыватель непознанного, нового», то есть, — первооткрыватель и авантюрист, вроде Афанасия Никитина или Ерофея Хабарова, каких всегда чтил русский народ. Но что их вело на подвиги, если не врожденное честолюбие или «розовая мечта» — стать первооткрывателями, — лелеемая, может быть, с самого детства?

К обеду у нашего самопровозглашенного бригадира возникла идея отпраздновать День Советской Армии. В магазин был послан «гонец» Алеконкин, от которого, как от шута горохового, в работе толку было мало. Зато его дар лицедейства вполне оценил наш режиссер, за что и назначил его на одну из главных ролей в нашей постановке. Ирония судьбы…

Вскоре девять членов бригады опорожнили три бутыли водки «Петровская», холодной, как жидкий азот, но, тем не менее, согрелись и немного поговорили — каждый о своем.

Кардан опаздывал к 14-ти часам, и мы пошли было пешком по сверкающему снегу. Он, все же, подъехал и лишил нас удовольствия увеселительной прогулки до бани. Узнав о цели путешествия, он из духа противоречия к бане не поехал, но высадил нас на ее траверсе. Помывочное мероприятие состоялось, казалось, чудесным образом! Неужели мой фельетон поспособствовал?..

В своем балке застал Тимоху, прибывшего из Хородочи на свидание со своей новой любовью — здоровенной Татьяной из общепита. Галя Тихова, должно быть, ещё не подозревала о перемене в ее жизни. Тимофей и не афиширует свой приезд, хотя совесть его нынче гораздо более чиста: он только что получил развод от первой, столичной жены.

Уже достаточно веселое население балка, увидев новый объект для «отравления», навалился на меня со стаканом белой. Поняв, что сопротивление бесполезно, я принял его, почти как Ромео в склепе Капулетти, и тут же упал, правда, в отличие от бедного влюбленного — на свою кровать.

День Армии — святой день — выходной. С 4-х до 9-ти утра дописывал письма. В столовую случайно попал с Мищенко, но он, не доев своего завтрака и сославшись на желудок, оставил меня за столом сиротинкой. Каково же было моё удивление, когда, зайдя в магазин за хлебом, я застал его за покупкой двух бутылок портвейна. Вот и верь теперь врачам, которые «от желудка» рекомендуют белую. Я сделал вид, что не заметил его, зато понял, что режиссер наш страдает профзаболеванием.

Весь день прошел в какой-то суете, но ввечеру все студийцы собрались в ДК, где наш «больной» режиссер продиктовал очередное расписание репетиций. Надеемся, — окончательное.