Анвер Тажуризин - Волгари в боях за Сталинград

Поздним вечером, как раз на половине пути к правобережному причалу, «Краснофлотец» застрял. Сделав отчаянный прыжок и с грохотом вклинившись в ледяное поле, пароход попробовал отойти назад для повторения тарана, но льдина цепко зажала его и не выпускала обратно. Стоявший на мостике вахтенный помощник Можнов попробовал несколько раз поработать переменными ходами машин — назад и вперед, но пароход ни на сантиметр не сдвинулся с места. Вызванный на мостик капитан принял решение воспользоваться находящейся на судне взрывчаткой и ею подорвать ледяной барьер. Когда грохнул взрыв, впереди парохода образовалась узенькая полоска чистой воды. Пароход прошел несколько метров, но в том месте, где треснувшая льдина снова слилась в цельное поле, остановился. Челышев повторил испытанный маневр: отвел пароход назад, сделал разбег и полным ходом пошел вперед. Вначале были слышны только грохот ломавшегося льда и частые ритмичные хлопанья лопастей гребных колес.

Вдруг в эти мерные, ставшие привычными звуки, влился скрежет металла и сильный глухой удар. Пароход замер на месте. Оказалось, что несколько металлических плиц, вырванных вместе с болтами, в беспорядке уперлись концами в лед, согнулись в замысловатые формы.

Бесновалась ночная пурга, снежные вихри кружились над судном, леденящий металл обжигал руки, но на палубу ни на минуту не переставали доноситься удары кувалды и ручников. Механику и его помощникам пришлось работать в темноте, на ощупь, полагаясь на память, ибо даже маленькая «летучая мышь» или пятнадцатисвечовая электрическая переносная лампа могла своим светом привлечь внимание вражеских батарей.

Только два часа спустя, после отчаянных усилий, разбегов и многочисленных таранов, «Краснофлотец» подвел к правобережному причалу баржу, груженную танками и автомашинами.

— Сколько сейчас привезли? Неужели опять в два раза больше, чем в прошлый рейс?

— До двух раз чуточку не дотянул, — ответил Челышев.

— Вот это да-а! — весело протянул комендант. — Чего доброго, в сроки уложимся!

Рейсы в эту ночь были сравнительно спокойными. Теперь «Краснофлотец» и баржа свободно ходили от берега к берегу по проложенной во льду широкой дороге.

К вечеру следующего дня снежная пурга стихла. Бесновавшийся около двух недель ветер, точно растеряв свою силу, подул немного поземкой и улегся. Умчались куда-то серые облака. Небо стало высоким, голубым, осыпанным бисером давно не показывавшихся звезд.

— И так было плохо, и этак стало нехорошо! — принимая от Челышева вахту, сказал Смолин. — Теперь голову в тулуп не запрячешь, а на звездочки поглядывать будешь — как бы бомба в тебя не попала.

На мостике усилили вахту зенитчики. Запасные расчеты получили распоряжение быть в полной боевой готовности. Наступившая ночь обещала немало хлопот экипажу и тем, кто находился на берегу, у причалов.

Ровно в полночь «Краснофлотец» в последний раз взял на буксир баржу. На ее палубе стояли танки — последние!

Пароход отошел. Где-то на корме запели: вначале один голос, потом к нему присоединился второй, третий. Песня росла и ширилась, ее слова, в которых воспевались величие и гордость матушки-Волги, уносились к заснеженным берегам, в ночные дали. Песня оборвалась внезапно. В старинный мотив влился отдаленный жужжащий вой моторов, и через несколько секунд между пароходом и фашистскими самолетами начался бой. Самолеты пришли с двух сторон, по два с каждой. В горячей схватке прошло не более десяти минут, но какими тяжелыми были они! Какое напряжение нервов и сил потребовалось от экипажа судна и бойцов! Сколько ловкости и хитрости пришлось применить Челышеву, чтобы спасти судно и баржу! Самолеты сделали три захода, но ни одна бомба не причинила вреда. На палубу и мостик долетели только мелкие ледяные осколки.

Два самолета пошли в новую, четвертую по счету, атаку со стороны кормы. Первый сбросил только одну бомбу, которая, взорвавшись между баржей и пароходом, перебила стальной буксир. Второй сбросил на палубу «Краснофлотца» несколько зажигалок. Искрясь и шипя, на носовой и кормовой палубах вспыхнули белые огни. К пламени бросились бойцы. В ход пошли песок, куски брезента, кто-то сгоряча к огню бросился с шинелью.

Самолеты ушли. На палубе стало тихо. Наступающую тишину пронзил звонкий девичий голос со стороны полубака:

— Ящики горя-ят!

К полубаку побежало несколько человек и первыми среди них — Можнов, старичок-механик Иван Матвеевич Рожнов и молодой кочегар Михаил Павлов. Яркое пламя с шипением лизало палубу, обвивало своими языками угол штабеля ящиков, где, размахивая полушубком, боролась с огнем Раиса.

Подбежавшие схватили верхние ящики, начали оттаскивать их в сторону. Угроза катастрофы миновала. Когда пущенная из брандспойта струя воды сбила с палубы последний огонь, на полубаке облегченно вздохнули.

К Раисе подошел один из командиров и, взяв ее за руку, взволнованно проговорил:

— Спасибо, девушка! О вашем геройском поступке не забудем!

Раиса ответила на пожатие и, показывая на Можнова, сказала:

— Я тут, пожалуй, ни при чем: если бы не Сергей Иванович, мне одной ничего бы не сделать. Он первый схватил горящий ящик и шинелью сбил огонь…

— Не я сбил, а Иван Матвеевич, — ища глазами старика-механика, ответил Можнов. — Я только шинель на ящик набросил, а на него со всего размаху налетел Иван Матвеевич, схватил ящик, точно в обнимку, и задушил шинелью огонь. Иван Матвеевич!

Старик не отозвался. Когда опасность миновала, он незаметно проскользнул в свою каюту. Грудь его горела. Он почувствовал нестерпимую боль еще в тот момент, когда прижал горящий ящик, но потом бросился к другим ящикам и о боли забыл.

В каюте Иван Матвеевич снял с себя куртку. Весь перед ее истлел. Сняв верхнюю рубашку, он испугался: серое полотно спереди было коричневым, словно к нему приложили громадный раскаленный утюг. Почти такого же цвета была и нижняя рубашка. Осторожно, закусив губу от боли, он снял и ее. Грудь была красной, с кое-где выступившими волдырями. Он долго смотрел на них и не сразу понял, что это следы металлических пуговиц его тужурки. Потом он понял и другое: своей грудью он затушил огонь горевшего ящика. Он понял, что в эту ночь сделал что-то большое и важное, — такое, что не делал ни разу в жизни.

Луч декабрьского солнца осторожно лег на край стола, зашевелился светлыми зайчиками на крышках коробочек, лежавших рядом. На «Краснофлотце» стояла торжественная тишина. Даже бойцы и командиры, занимавшиеся погрузкой, старались выполнять свое дело тихо и осторожно.

На носовой палубе, недалеко от стола, выстроился весь экипаж. К столу подошли член Военного Совета армии, представители штабов дивизий, начальник переправы. Один из командиров сделал знак правой рукой, и воздух наполнился торжественными звуками горна. Погрузка прекратилась.