Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

Меркулов подумал: стоит ли выгораживать Лаврентия, когда он топит? Можно ли часть вины переложить на шефа, которому это уже не повредит? Стараясь четко произносить каждое слово, даже букву, сказал:

— Признаю, что некоторые расстрельные списки имеют мою подпись, Берия требовал не затягивать расправ над врагами, расстрелы считал необходимыми в сложившейся тогда обстановке — немцы неудержимо пёрли к Москве.

Успенский зачитал полученный в архиве документ по обвинению в шпионаже Мерецкова [108] M е р е ц к ов К. А., маршал, Герой Советского Союза, в 1941 г. зам. наркома обороны. Командовал несколькими фронтами, в конце войны Дальневосточным, был начальником курсов «Выстрел», удостоен ордена Победы. Умер в 1968 г. Урна с прахом покоится в Кремлевской стене. и видного ученого в области вооружения Винникова.

— Вы руководили следствием по их фальсифицированному обвинению, костоломы выбивали признания в принадлежности к контрреволюционной организации. Пытки не помогли доказать вину и осудить.

— Повторяю, в пытках не участвовал, мои руки и совесть чисты.

— Названными лицами занималось непосредственно ваше министерство. Берия показал… — Следователь отыскал в папке нужный лист, зачитал: — «Меркулов играл главную роль в осуждении Мерецкова, применял к нему пытку лишением сна».

Меркулов внутренне сжался.

«Удар под дых, самое печальное, что получил его от Лаврентия. На удар следует отвечать ответным. Знаю о шефе такое, что волосы станут дыбом. Но не потеряю человеческого достоинства, не брошу в него камень».

Следователи ждали ответа и услышали не такой, какой надеялись.

— Берия запамятовал, я в допросах названных лиц не участвовал, присутствовал лишь один раз пару минут. С делом маршала и ученого разобрались, обоим по приказу товарища Сталина вернули свободу.

— В показаниях Берии говорится буквально следующее: «Меркулов периодически докладывал мне, как продвигается дело Мерецкова, Винников хвастался, что раскрыл планируемую смену правительства. Считаю Меркулова основным виновником в проведении необоснованных расстрелов».

Было трудно поверить, что это слова человека, с кем съел пуд соли, кому верил как самому себе, кто дарил дружбу, в ответ получал преданность. Слышать подобное было и больно, и горько. Попытался убедить себя, что беспардонную клевету за шефа сочинили, шефа знает много лет, работал с ним рука об руку, был неразделим, как сиамский близнец.

«Излишне прямолинеен, порой груб, но всегда честен, по крайней мере со мной. Неспособен оклеветать друга, свалить на него свою вину. Тверд, непреклонен, характер истинно грузинский, точнее, абхазский, еще точнее, мегрельский. Иным бывал лишь с вождем — одна любезность. Даже стоя на плахе, не брошу в него камень».

Долго хранить молчание было нельзя, и Всеволод Николаевич заговорил:

— Произошла досадная ошибка, в протоколе записано не то, что произнес. Что касается необоснованных арестов, ошибки неизбежны, когда в срочном порядке валят лес, летят щепки, под топор попадают здоровые, не предназначенные для рубки деревья.

По непроницаемым лицам следователей было невозможно узнать, согласны ли Успенский и Андреев с доводами.

Успенский вернулся к вопросу о казни осенью 1941 г. на Волге военкомов, отрицать это было глупо, следствие располагало документом с предложением Меркулова применить высшую меру наказания к перечисленным субъектам, росчерком «З а Л. Б е р и я», припиской «И с — п ол н е н о, с т а р ш и й м а й о р И. П а р кул о в».

Было нестерпимо больно вспоминать проколы в работе, провалы за кордоном агентов, неудачи с вербовкой членов правительств, разведок европейских государств, и Меркулов набычился, уставился взглядом себе под ноги. Чтобы не думать о печальном, стал вспоминать завершившиеся победой операции, вроде убийства в Мексике Троцкого, захвата в Северной Италии после Победы Андрея Власова с его штабом РОА и многое другое, чем справедливо гордился.

Имея на то все основания, считал, что всему, чего достиг, обязан Берии, Сталину, затем своему таланту руководителя, аналитическому уму, способности добиваться поставленных задач.

«Лаврентий и Хозяин считали меня их воспитанником, всемерно поддерживали, ставили другим в пример, что рождало завистников, готовых при первом удобном случае вонзить в спину нож, что и сделали. Останься Лаврентий на свободе, a Хозяин жив, тюрьма, камера, допросы не привиделись бы даже в кошмарном сне».

Если Берию знал с 1921 г., когда впервые переступил порог Грузинского ЧК, то Сталина впервые увидел после переезда в Москву. Встреча глубоко врезалась в память, со временем ничуть не потускнела.

Незадолго до наступления 1939 г. Берия привез на ближнюю дачу в Волынском, где вождь порой жил месяцами. Когда машина замерла у шлагбаума, рва с мостком, охрана, прекрасно зная Берию, все равно дотошно проверила документы главы НКВД и сопровождающего его.

Сталин встретил на крыльце особняка в закрывающей лоб шапке-ушанке, подшитой мехом шинели, бурках. Пригласил на прогулку подышать настоянным на хвое морозным воздухом, размяться после тряски в автомобиле.

— Позволь представить моего нового заместителя, так сказать, свою правую руку, — начал Берия. — Товарищ Меркулов родом с нашего Кавказа, служил в Тифлисе, Батуми, мать грузинка.

— Знаком с его анкетой, — признался Сталин. — Между прочим, евреи считают нацию по матери, согласно этому товарищ Меркулов — грузин.

Вождь двинулся по очищенной от снега аллее, следом зашагали приезжие.

— В обед угощу присланными из Имеретии джон-джоли, тархуном, лобио, сулугуни, вином из взращенного под благодатными небесами Сакартвело винограда. Не жалко было покидать родину?

Вопрос относился к Всеволоду Николаевичу, но тот не успел ответить.

— В ссылках в Сольвычегорске и Туруханске Нарымского края, — продолжал Сталин, — сильно скучал по Гори, старинной крепости, родительскому дому.

Следующий вопрос прозвучал по-грузински: вождь захотел проверить, как выдвиженец знает язык своей родины.

— Что больше уважаешь — мукузани, цинандали, или твиши? Хванчкары, к сожалению, нет.

— Все сорта вин хороши, батоно, — ответил Меркулов.

Сталин похвалил, что не забыл язык матери. Меркулов признался, что учит грузинскому жену с сыном, но им плохо даются гортанное «к», ударения в словах.

— Мать навещаешь?

— Перевез в Москву, но здесь чувствовала себя плохо, пришлось вернуть на родину.

— А моя дэди лежит в Тбилиси на горе Мтацминда.

Упомянув мать, Сталин стал строже. После паузы Берия принялся перечислять основные вехи биографии своего заместителя, но Сталин перебил: