Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

«Не хватает, чтобы концерт перерос в митинг! — нахмурилась актриса. — Среди публики не только приверженцы покойного царя, но и его ярые противники. Напрасно вспомнили об оценке царем моего пения…» Перекрикивая шум, ведущий концерта продолжал:

— Жемчужина русской эстрады! Великолепная, пришедшая из глубин России-матушки госпожа Плевицкая! Кутаясь в шаль, Надежда сделал шаг к рампе.

— Спою о далекой, но остающейся в наших сердцах Родине, ее полях и лесах, неразделенной любви, о гибели в морской пучине гордого «Варяга», о ревности и страсти, радости и горе. А начну с песни о русских снегах, какие укутали за морем родные просторы. Подала гитаристу знак и тихо, чуть вкрадчиво, точно беседовала с одним собеседником запела:

Последний куплет, последний припев, последний перебор струн — и Плевицкую оглушила тишина.

«Провал?! Отчего тогда не слышу свиста? Неужели впервые не смогла повести за собой публику, взять в плен? Пела не хуже, чем прежде. В чем же дело?..»

И тут зал взорвался. Все повскакивали с лавок, зааплодировали, закричали «браво», ринулись к сцене.

Испуг прошел, на смену явилось вдохновение, какое неизменно сопутствовало в России. Кланяясь, не вытирая выступившие слезы, Плевицкая отыскала взглядом непривычно бледного Скоблина. «Онемел, потерял способность двигаться? А все я, мое мастерство! Молодец, Дёжка, так держать и в будущем! Говорил, что никогда не сдавался, а ко мне попал в плен!»

Сама себе удивляясь, все чаще думала о Скоблине:

«Военный по призванию, а не строг, не сух, не безразличен к чужому горю, что большая редкость в наше время. Опекает меня без корысти — не спешит затащить в постель. Неужели влюбился? Странно быть вздыхателем в его годы, положении, впрочем, как поется в одной арии, любви все возрасты покорны… Как личную трагедию воспринимает смерти однополчан, уход эскадры в Тунис. Честен, заботлив, предвосхищает мои желания, даже капризы. Хорошо воспитан — именно такого спутника жизни мечтала заиметь, но один оказался сущим подонком, ловеласом, второй погиб, третий пропал. Неужели наконец-то встретился тот, кто станет всех дороже, с кем вновь почувствую себя слабой женщиной, нуждающейся в подспорье, ласке? Отчего в боях не кланялся пулям, а ныне боится признаться в чувствах или говорить о любви? Частенько молчалив, задумчив, слишком серьезен, будто что-то гложет…»

Плевицкая обладала присущим умным женщинам чутьем, способностью видеть в людях тщательно скрываемое, но генерал продолжал оставаться загадкой.

«Если скрывает наличие детей или жены, поняла бы сразу. Одолевает нечто иное, не личное, более серьезное. Вряд ли долго сможет таиться — сердце потребует сочувствия, понимания, быть может, помощи. Неужели еще не завоевала полного доверия?»

Интуиция не обманула: Скоблин имел тайну, но доверить ее не мог — тайна не принадлежала генералу.

Весной 1921 года Плевицкая и Скоблин наконец-то простились с негостеприимным, не приспособленным для жизни, иссушенным горячими ветрами районом близ Дарданелл, перебрались в Константинополь. Сняли квартиру из двух комнат с кухонькой — Скоблин, не торгуясь, заплатил вперед за два месяца. Закупили впрок продукты, которые хранили в погребе хозяина дома. Надежда как умела готовила завтраки, ужины, обедали в ресторане. Плевицкая не задумывалась, откуда у генерала деньги, когда другие с таким же званием, пенсией вынуждены жить скромно. В квартире постаралась создать уют — окна занавесила шторами, приобрела посуду, хорошее постельное белье. Делала это с удовольствием, чего нельзя было сказать о работе на кухне.

Спали в разных комнатах. Плевицкая засыпала не сразу. Долго всматривалась в потолок, где гуляли причудливые огни от проезжающих машин, отсветы рекламы.

«Как долго мой генерал после ужина будет тактично уходить в свою комнату? Не первый месяц обитаем под одной крышей, а близкими не стали. За все, что сделал, готова одарить лаской, помочь забыться в моих объятиях… Буду ждать, когда пожелает близости…»

Она не ожидала услышать предложения руки и сердца, но раскладывая карты, пыталась по ним прочесть свою судьбу. Наблюдая за Скоблиным, слушая его, в каждой фразе искала подтекст, скрытый смысл и открывала в генерале новые привлекательные черты.

«Кажется, будто знакомы целую вечность, так хорошо понимаю его. Узнаю шаги на лестнице, расцветаю, стоит увидеть на пороге, мне нравится смотреть, как он ест, слушаю чуть ли не с открытым ртом, во всем соглашаюсь… Не представляю, как бы жила, не будь его рядом!..»

И Скоблин украдкой наблюдал за певицей. Генерал видел в актрисе много доброго, душевного. Нравилось буквально все: мягкость, сговорчивость, улыбчивость, бесконфликтность, походка, прическа, голос, глаза. Познавшая в годы популярности роскошь, певица тем не менее была бережлива, но не скупилась, была домоседкой, но любила и рестораны.

«Умеет создавать так радующий уют. Самозабвенно любит искусство — музыка, пение, сцена для нее все», — размышлял Скоблин и не удивился, когда после выступления в кафешантане Надежда предложила официально принять на себя обязанности ее антрепренера.

— Тратите достаточно много времени на организацию концертов, но делаете это за спасибо, безвозмездно, что, простите, глупо: должна оплачиваться любая работа, ваша тем более. Соглашайтесь стать распорядителем выступлений, заключать договоры.

— Какой из меня антрепренер? Оказываю посильную помощь, делаю это с радостью, потому что… — генерал не договорил, запнулся.

Что осталось невысказанным, было не сложно догадаться.

«Попался, голубчик, сам того не подозревая, признался в любви! Слово давно вертелось на кончике языка и готово сорваться!» — обрадовалась Плевицкая.

— Помогаю из преклонения перед большим талантом, — завершил генерал фразу.

«Выкрутился, но неумело, — усмехнулась Надежда. — Если упомянул преклонение, значит, созрел до главного объяснения».

— Обладаю довольно богатым опытом командования, проведения различных военных операций, занимался обеспечением дивизии всем необходимым для ее жизнедеятельности, боеспособности, так что заказывать в типографии афиши, билеты, арендовать залы не сложно. Помогал и буду помогать в меру сил.

«Сейчас предельно искренен, а все же что-то прячет от меня… Разговор об антрепренерстве продолжу позже», — решила певица и вернулась к разговору на одной из прогулок:

— Признайтесь, что взвалили на себя организацию концертов не только из любви к искусству, больше к исполнительнице. Коль очаровало пение, должна была очаровать и исполнительница. Или ошибаюсь?