Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

Доре, между проливом и горной грядой. Солнце палило нестерпимо с раннего утра и до заката. Водопровода не было — воду привозили дважды в сутки из Константинополя.

Настояниями Скоблина (точнее, благодаря его генеральскому званию) Плевицкой выделили угловую комнатушку — другие беженцы ютились с малыми детьми в одной комнате по две-три семьи. В бараках резались в карты, ссорились, пили по-черному. Питались испорченными консервами, твердыми как камень сухарями.

Вдова драгунского офицера пожаловалась Плевицкой на невозможность продать или сменять на продукты те крохи былого богатства, которые удалось вывезти из России:

— Сижу как курица на золотых яйцах и пухну с голодухи. Жду, когда выпустят в город, чтобы сбыть ювелиру колечки…

Разговор дошел до Скоблина, и он презентовал вдове пару банок анчоусов и вяленую рыбу.

— А вы, Николай Владимирович, истинный талант, в вас сидит несравненный администратор, — похвалила Плевицкая. — Другие не могут разжиться горбушкой хлеба, крупой, вы же раздобыли деликатесы. Я бы на месте командования поручила вам пост главного интенданта.

— Спасибо за доверие, но предпочитаю остаться тем, кем был и есть, — ответил генерал. — За рыбу и консервы отдал пачку «колокольчиков», которые турки, не раскусив, что эти деньги обесценены, принимают за валюту.

Скоблин имел в виду отпечатанные и пущенные в обращение Деникиным купюры с изображением кремлевского царь-колокола.

— Надо радоваться, что зима тут не столь сурова, как у нас, — продолжала Надежда. — Иначе перемерзли бы без теплой одежды.

— Удивляюсь долготерпению людей: живут в ужасающих условиях, впроголодь, болеют, а не ропщут, не поднимают бунт.

— Против кого бунтовать? Верят, что голод, болезни временны, вскоре вернемся домой, так как большевики не справятся с властью, не победят разруху и удерут за океан.

Скоблин улыбнулся пророчеству неискушенной в политике певицы, по секрету рассказал, что беженцев переселят в Лемос, Бейрут, Александрию, моряков отправят в Бизарет, на острова в Мраморном море.

Плевицкая звала Скоблина «Мой генерал» и была преисполнена благодарности за избавление от бытовых забот, в первую очередь поиска хлеба насущного. Надежда имела смутное представление, где генералу удается добывать пропитание. Соседи по баракам умирали от голода, умерших хоронили в общих могилах, не ставили крестов. Певица была наслышана о бесплодных поисках работы, налетах офицеров и юнкеров на отары овец, воровстве у своих же. Борясь с нищетой, полуголодным существованием беженцы распродавали туркам казенное имущество — местные с удовольствием почти задаром приобретали оружие, патроны, шинели, одеяла, медикаменты. Торговля прекратилась лишь с появлением больных малярией — турки опасались даже прикасаться к вещам «урусов», окружили лагеря кордонами, сквозь оцепление никого не пропускали.

К концу года прокатилась волна отчаяния — несколько человек застрелились, возникали ссоры, завершавшиеся дуэлями на ружьях. Играли и проигрывали последнее, вплоть до жен и невест. Вчерашние гимназистки, курсистки продавали себя туркам, которые были падки на блондинок, высоко ценили заморский «живой» товар…

Накануне 1921 года урезали и без того скудный паек — в сутки на человека приходилось 500 граммов хлеба, 20 граммов сахара, 50 граммов бобов или фасоли, чтобы не возник голодный бунт, добавили 20 граммов кокосового масла. Немного «помогли» французы, приобретя прибывшие из Крыма суда с воинским имуществом, как акт милосердия выплачивали былым союзникам по две лиры в месяц, подарили духовые инструменты для оркестра, который по воскресным дням на плацу услаждал слух.

Плевицкая со Скоблиным прекрасно понимали, что оставаться в лагере — значит обречь себя на гибель.

— У нас страшнее, чем в тюрьме, — пожаловалась Надежда. — Там хотя бы было известно, что заключение временное, здесь же никто не ведает, когда это кончится. Еще полгода, и многие лягут на местном погосте.

— Вы правы. Первое время более или менее поддерживали порядок, — согласился генерал. — Боеспособная год назад армия превращается в сборище самоубийц, алкоголиков, уже не единицы употребляют марафет, курят гашиш.

Он попросил не впадать в отчаяние, напомнил последний приказ Врангеля о грядущем походе в Россию.

— В приказе много выспренного, — заметила Надежда. — Говорится о предназначении беженцев и ничего конкретного, не указал даже приблизительный срок возвращения.

— Считаете, что командование теряет авторитет? Согласен. Нужен новый лидер, кто восстановит нарушенный порядок, соберет в единый кулак всех русских, особенно боеспособных, объединит их. Верю, что на смену Врангелю придет сильный, деятельный человек.

— Кого видите преемником барона?

— Большинство прочат в новые командующие Кутепова.

— Немало наслышана, но больше зналась с его женой.

— Пока за кордоном проявил себя мало — все успехи, победы в прошлом. Был и, надеюсь, остался талантливым организатором, грозой для врагов и нерадивых подчиненных, кто служил спустя рукава, разворовывал казенное имущество. Полагаю, не завтра, так через месяц Кутепов займет пост главнокомандующего.

Далекая от политики Плевицкая заговорила о близкой для нее артистической деятельности, по которой успела изрядно соскучиться, предложила выступить перед беженцами с исполнением патриотических песен, что подняло бы дух, помогло пусть ненадолго забыть о голоде, смертях.

— Вы гениальны не только на сцене! — Скоблин приник к руке Надежды.

— Полноте, — смутилась певица.

Известие о концерте в Галлиполи приняли на ура. Бесплатное выступление для раненых, вдов и сирот, а для остальных за умеренную плату, которая передавалась в пользу бедняков, назначили на воскресенье. Срочно переоборудовали под зрительный зал один из бараков — сколотили лавки, соорудили сцену, развесили знамена полков, сшили занавес из выцветших штор.

Надежда Васильевна с трудом отыскала более или менее сносного гитариста (он же балалаечник), разучила с ним ряд романсов, песен.

На концерт пришли, принарядившись, как на праздник: по зрелищу, музыке все изрядно соскучились.

Вначале дети и жены офицеров декламировали стихи русских поэтов, спели непритязательную песенку «Птичка божия не знает ни заботы, ни трудов», хор юнкеров исполнил корниловский гимн на мотив «Как ныне взбирается вещий Олег».

Наконец конферансье объявил Плевицкую, назвав ее «непревзойденной», «великой», «солисткой Его Величества государя всея Руси», и до этого притихшая публика зашумела, возникли крики:

— Царь — хлыщ! Все беды от его нерешительности, бесхарактерности! — Он довел страну до ручки, из-за него Россию затопило море крови!