Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

Не успел Магура осмотреться, куда попал, как потребовали расписаться в ознакомлении с ордером.

«Так спешили с арестом, что позабыли про инструкцию, — понял Николай Степанович, выводя на бланке свою фамилию с инициалами. — Непростительная оплошность — не провести обязательный обыск задержанного. За это светит не только нагоняй, выговор, но и лишение ежемесячной и ежеквартальной премий, даже понижение звания. Арест, без сомнения, санкционировал Ежов, но из-за большой занятости ордер подписал его заместитель».

Чекиста вывели из камеры, в комнате с единственной лавкой приказали раздеться.

— Догола? — уточнил Николай Степанович и услышал:

— Останешься в чем мать родила в Москве, в Лефортовской или особой Сухановке.

Пока снимал портупею с ремнем, гимнастерку, брюки, ботинки, сержант с контролером не спускали глаз. Раздетым Магура почувствовал себя крайне неуютно и стал наблюдать, как контролер (минувшим днем обедал с ним за одним столом в служебной столовой) с равнодушным спокойствием, словно видит арестованного впервые, прощупывал в одежде швы. Ничего не найдя, отложил в сторону ремень с портупеей, часы, расческу, подаренную закордонным агентом авторучку, бумажник, отвинтил с гимнастерки знак «Почетный чекист». Когда собрался отрезать пуговицы, Николай Степанович попросил не делать этого.

— Обещаю не глотать пуговицы, тем самым не совершать самоубийства.

Контролер положил ножницы, и капитан порадовался, что в поисках недозволенного не шарят в волосах, не заглядывают в рот и раздвинутые ягодицы, не требуют переодеться в изрядно поношенное, с запахом хлорки обмундирование, обуться в кирзовые опорки. Из изъятых вещей назад получил лишь носовой платок. Расписался об изъятии в канцелярской книге и был возвращен в камеру с голубыми стенами, отчего почувствовал себя словно в купе вагона первого класса.

«Не хватает на окне вместо решетки занавесок, проносящихся пейзажей, мягкого дивана, столика с бутылкой ессентуки, позванивающей в стакане ложки».

Вновь в памяти всплыл 1919-й, одиночная камера.

«С той поры минуло целых два десятка лет, а ясно помню, как Синицын вызволил из плена, спас от расстрела».

Присел на узкую койку с панцирной сеткой и тонким, набитым соломой матрацем. Осмотрел новое местожительство. Водопроводный кран с ржавой раковиной. Параша. Столик, табурет. Под низким потолком забранное решеткой окно с забеленным стеклом. Цементный пол.

«Впервые попал в камеру задержанных при нашем НКВД, отсюда на допросы приводили ко мне в кабинет. Как долго пробуду тут, когда выпустят с извинениями? За последние полтора года число арестов значительно увеличилось, суды, «тройки» для вынесения приговоров трудились не покладая рук, чуть ли не круглые сутки, и ничего удивительного, что я попал под метлу. От ошибок никто не застрахован, но в нашей работе они непростительны, так как касаются судеб, даже жизней».

Еще подумал, как в зимнее время, при отсутствии в камере радиатора отопления арестованные переносят холод? Неужели отсутствие источника тепла сделано умышленно, чтобы не попадающие от мороза зуб на зуб арестанты быстрее признавались в грехах? Предъявивший ордер бросил в лицо стандартные обвинения. Будут и новые, также нелепые.

Забылся он в чутком сне ближе к полуночи, но тут же был разбужен, приведен в оставшийся без хозяина кабинет начальника управления, где под портретом Берии стоял знакомый лейтенант. Не предложив присесть, он сразу перешел к делу.

— На основании решения коллегии Наркомата внутренних дел Союза ССР обвиняетесь в преступной связи с ярым врагом социалистического государства гражданином Шаровым, выполнении его преступных заданий, направленных на уничтожение советской власти, дискредитацию органов по защите завоеваний революции, подрыв к ней доверия трудового народа.

Прибывший для чистки руководящего состава Сталинградского УНКВД (позже Магура узнал, что фамилия лейтенанта Аксинов) был молод, стеснялся своего возраста, для придания себе солидности отращивал усы, которые на беду их хозяина росли плохо.

— Вы пособник мирового капитализма, изобличенного и казненного Ягоды и гражданина Шарова, который втянул своих подчиненных, в их числе вас, в антисоветскую организацию внутри местного управления НКВД. Вместе с выявленными врагами, имеющими своей целью свергнуть законную, завоеванную в кровавых боях советскую власть, пытались сделать СССР придатком, колонией загнивающего империализма.

Не делая пауз, чтобы передохнуть, лейтенант продолжал:

— Как и другие преступные элементы в органах, вы саботировали выполнение постановлений ЦК партии, правительства. Также совершали должностные преступления, необоснованно освобождали от неотвратимого наказания троцкистов, бухаринцев, прочую шваль, мечтающую поработить первое государство рабочих и крестьян в мире, реставрировать дореволюционную форму правления, вредили неудержимому походу трудового народа к вершинам социализма.

Магура слушал вполуха. Аксинов почти дословно цитировал обличающие врагов статьи в газетах, радиопередачах, речи на митингах.

Когда Аксинов вылил на меня и на арестованного весь свой гнев, Николай Степанович заметил:

— Совершили непростительную оплошность — забыли обвинить в тесном сотрудничестве с разведками Румынии, Японии, Барбадоса, Гватемалы, Гвинеи.

— Вы не покидали страну, не побывали за кордоном, не имели контактов с представителями названных стран, — лейтенант продемонстрировал знакомство с анкетными данными и личным делом Магуры. — Могли завербовать в Союзе.

— Еще упустили обвинения в минировании Волги, подкопе в Кремле для взрыва кабинета товарища Сталина, прочих преступлениях.

Аксинов пронзил капитана острым взглядом.

— Прекратите шутить, в вашем положении шутки неуместны.

— Вы первым стали шутить, навешали смехотворные преступления, товарищ Шаров…

— Гражданин Шаров, — поправил Аксинов.

— Товарищ Шаров, — повторил Магура, — преданный Родине, партии, народу коммунист. Никого, в том числе меня, не втягивал в антисоветскую организацию, не требовал выполнять преступные задания, подрывать авторитет советской власти, доверия народа к нашему комиссариату.

— Я не намерен вступать в бессмысленный спор, дискутировать, для этого нет ни времени, ни желания…

— Прошу не быть голословным в обвинениях, подкрепить их неоспоримыми фактами, в наличии которых сомневаюсь, все, как говорится, писано на воде вилами. Вас прислали для выполнения в Сталинграде лимита на аресты?