Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

Краузе

Очередное свидание Магуры с Эрлихом прошло вновь поздним вечером на аллее в парке возле скульптуры одного из мифологических богов греческого Олимпа — изваяние стояло с шапкой снега на голове с венком.

— Пришел прощаться. Постараюсь этой же ночью уехать в Берлин—. Как удалось получить отпуск? — поинтересовался Николай Степанович.

— Сослался на требующие немедленного разрешения семейные дела.

— Насколько я информирован, женой, детьми вы не обзавелись.

— Но могу иметь дальних родственников, седьмая вода на киселе, о которых не посчитал нужным указать в анкете.

Магура передал фотокассету Эрлиху, тот успокоил:

— Передам из рук в руки вашему коллеге, и он отправит дальше куда и кому надо.

— Повторить номер берлинского телефона?

— Не надо, на память не жалуюсь.

Сигизмунд Ростиславович отбыл в Варшаву и перед наступлением рассвета попал на борт отлетающего в Берлин самолета.

В столице Третьего рейха у здания аэровокзала отыскал телефонную будку, набрал пятизначный номер, стоило услышать в трубке: «Вас слушают!», произнес:

— Примите заказ на ужин на десять персон в вашем ресторане.

Глухой голос ответил:

— Ошиблись в наборе последних цифр.

За несколько минут до десяти утра Эрлих уселся за столиком некогда фешенебельном ресторане «Ам-цоо», в военное время превращенном в обычное кафе, точнее, пивную. В это раннее время в зале уплетали сосиски и запивали их пенящимся в глиняных кружках с крышками пивом лишь два посетителя, громко обсуждающих прелести некоей играющей в недоступность кокетки Греты.

Эрлих сделал официанту заказ и уставился на кадушку с чахлой камелией, затем в витрину, за которой проносились автомашины. Когда официант поставил на стол тарелку с парой сосисок, тушеной капустой и кружку баварского темного пива, Эрлих, собравшийся позавтракать, чуть не выронил из руки вилку при виде вошедшего Синицына.

«Какого черта явился именно в «Ам-цоо»? В городе немало других заведений общественного питания. При ротмистре, ставшем в Германии майором, встреча с резидентом НКВД невозможна».

Не желая, чтобы служивший в Царицыне переводчиком британской военной миссии, а во Второй мировой войне адъютант атамана Краснова увидел бывшего штабс-капитана врангелевской контрразведки, Сигизмунд Ростиславович закрылся лежащей на столике биржевой «Берзен цайтунг», но остаться незамеченным не удалось. Синицын снял фуражку, перекинул через руку шинель и направился прямо к столику с Эрлихом.

— Желаю здравствовать, — не спрашивая согласия, не дожидаясь приглашения присесть рядом, Синицын придавил напротив Сигизмунда Ростиславовича стул. — Мы не виделись с весны минувшего года, а ничуть не изменились, рад видеть по-прежнему бодрым. Земля слухами полнится, наслышан, что совершили вояж за Волгу, весьма успешно выполнили ответственное задание, за что удостоены Крестом за военные заслуги и ныне продолжаете успешную педагогическую деятельность.

Эрлих нахмурился:

«Какой болван проболтался, где побывал, чем награжден? По-прежнему молодцеват, каким был в Царицыне. Продолжает служить — точнее, прислуживать атаману или от Краснова перешел на иную службу, занял тепленькое местечко возле высокопоставленного начальника? Шустрый малый».

Встреча со старым знакомым делала невозможным контакт с резидентом советской разведки, передачу ему кассеты с фотопленкой. Эрлих отодвинул тарелку с завтраком, собрался извиниться за невозможность пообщаться, сослаться на неотложные дела, но лишь привстал, как услышал:

— Любите получать подарки?

Вопрос был настолько неожиданным, что Эрлих опустился на стул. Когда до сознания дошло, что был произнесен пароль, после затянувшейся паузы ответил обусловленной фразой:

— Люблю сам делать подарки.

Вновь помолчал и не мог не спросить:

— Еще в Царицыне вы…

Синицын подтвердил:

— Да. Службу в советской разведке начал после организации ВЧК, позже переименованной в ОГПУ, НКВД. Завидую, что вам после Гражданской дважды посчастливилось ступить на родную землю, мне подобная возможность, к сожалению, не представилась. Но не теряю надежду увидеть, каким за прошедшие десятилетия стал мой Ярославль.

Эрлих не отказал себе в удовольствии и за свое проявление растерянности съязвил:

— Страдаете ностальгией? Мне она чужда.

Ответ Синицына был резким:

— В чужих краях по Родине тоскуют даже птицы.

Эрлих сделал вид, будто прослушал замечание или оно было сделано не в его адрес, и отдал кассету.

— Засняты весьма важные документы, когда пленка достигнет адресата?

Синицын ушел от ответа.

— Довольно скоро.

Эрлих не спросил, (хотя очень хотелось), каким образом пленка минует линию фронта и поступит на Лубянку, и предложил отметить встречу, заказать бутылку шнапса, но Синицын отказался.

— Крепкие напитки употребляю лишь в крайнем случае и исключительно в случае необходимости, для пользы дела.

Эрлих вспомнил, что довольно часто в Царицыне встречал ротмистра не только подшофе, а и вдрызг пьяным.

«Неужели играл роль любителя залить за воротник? Если это так, то театральный мир потерял талантливого артиста».

— Как получили разведанные? — поинтересовался Синицын, Эрлих ответил:

— В этом заслуга моего протеже, нового преподавателя школы Сырещикова, который вам и в НКВД известен под иной, полученной при рождения фамилией.

Синицын остался невозмутимым. Центр своевременно проинформировал Альта о внедрении в школу абвера разведчика.

Когда в «Ам-цоо» вошел озябший на промозглой погоде полицейский, Синицын простился, облачился в шинель, надел фуражку, покинул бывший ресторан.

До завершения окружения 6-й германской армии, начала контрнаступления Красной Армии на всех фронтах, пленения (вместе со всеми членами штаба во главе с командующим) около 100 тысяч немецких, румынских, итальянских, словацких солдат, офицеров оставалось десять суток.

Сообщение германского верховного командования

В районе Сталинграда наши войска вот уже несколько недель мужественно держат оборону, отбивают мощные атаки пехоты и танковых частей наступающего со всех сторон противника, при этом большевики несут большие потери.

Ф. Паулюс Гитлеру

Мой фюрер! Ваши приказы относительно снабжения армии продуктами не выполняются. Просим принять решительные меры в самое ближайшее время, ситуация очень серьезная.

По случаю годовщины взятия Вами власти 6-я армия приветствует своего фюрера. Над Сталинградом еще развевается флаг со свастикой. Пусть наша борьба будет нынешним и будущим поколениям примером того, что не следует капитулировать даже в безнадежном положении, тогда Германия победит. Хайль, мой фюрер! [148] Ha Нюрнбергском военном трибунале 12 февраля 1946 г. Ф. Паулюс заявил: «В моих телеграммах звучали слова преданности – попытка наполнить смыслом все страдания и смерти солдат. Поэтому говорил о героизме, который должен навсегда остаться в памяти немцев. Сожалею, что отправил телеграммы, руководимый обстоятельствами, исходил из ситуации».