Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

Мюффке наморщил лоб:

— Что есть «пошла насмарку»? Кто есть Макар, куда он вел молодых коров?

— Это непереводимые русские выражения.

— Говорите яснее. Какой имели срок заключения?

— Двадцать лет с последующим лишением гражданских прав, отправке в отдаленный район Сибири, вроде Туруханска, куда до революции сослали Сталина.

— За террористическую деятельность положен расстрел. Как смогли выйти на свободу?

— Помогла война. Стоило Красной Армии замелькать перед вашими войсками пятками, половину охраны лагеря отправили на фронт. Оставшимся стало не до службы, опасались, что взбунтуемся. Воспользовался этим и дал стрекача, то есть ушел в побег. — Не желая распространяться о себе, стал делиться сведениями о Сталине: — Ныне он вроде царя и живого Бога. Получил важнейшие посты Председателя Государственного Комитета Обороны, Главнокомандующего, хотя не имеет воинского звания, в армии ни дня не служил. Не удивлюсь, если вскоре станет маршалом [150] Сталин в марте 1943 г. стал маршалом, в июне 1945 г. генералиссимусом. .

Мюффке добавил:

— В прошлую мировую войну ему было около 35 лет — возраст призывной, тогда на фронт посылали и досрочно освобождаемых из тюрем, его отчего-то не забрали.

Дьяков позволил себе поправить, точнее, уточнить:

— В царское время политические осуждённые не подлежали призыву из опасения, что станут вести в армии разлагающую агитацию против правительства, звать прекратить братоубийственную империалистическую войну, повернуть штыки против офицеров буржуазии.

— Откуда познания биографии Сталина?

— В институте зубрил «Краткий курс истории ВКП(б)» с фактами политической деятельности вождя.

Мюффке пристальней всмотрелся в собеседника.

— Где родились?

— В Ростове.

— Национальность казак?

— Никак нет. Подобных мне называют иногородними.

Мюффке не случайно задал последний вопрос — Гитлер принял предложение барона фон Клейста привлечь эмигрантов из России, в первую очередь воинственных казаков, к тесному сотрудничеству с рейхом, сделать их союзниками и из выходцев с Дона, Терека сформировали полк «Платов», несколько конных эскадронов «Юнгшульц», десять дивизий волонтеров.

— Казаки не нация, — осмелился заметить Дьяков, — а сословие, этническая группа.

— Атаман Краснов утверждает, что казаки — потомки древних готов, принадлежат к арийской расе.

Перешедший в беседу допрос утомил Мюффке, и Дьякова увели.

В подвале школы среди поломанных парт, старых учебников, порванных карт Дьяков долго ломал голову над поиском ответа на мучащий вопрос: отчего непримиримого врага советской власти встретили совсем не так, как надеялся, не с распростертыми объятиями и лишили свободы? Мерил шагами место заточения, поглядывал в узкое, под низким потолком оконце на двор со спортивной площадкой. Когда устал ходить, сел на пол, прижался спиной к стене. Глаза стали слипаться — сказались бессонная ночь, волнения, и провалился в царство Морфея.

Разбудил удар в бок сапогом — ефрейтор в мышиного цвета форме приказал встать. Дьяков вскочил, подобострастно улыбнулся. К ногам упал ворох обмундирования без знаков отличия. С радостью сбросил с себя пропахшую потом, порванную одежду. Расторопно влез в новые штаны, застегнул латунные пуговицы на черной куртке с буквой «П» на белой повязке на рукаве. Порадовало, что на расстрел не поведут: «К праотцам отправили бы в старом тряпье».

Ефрейтор отступил в коридор.

— Шнель!

Дьяков скрепил за спиной пальцы рук, переступил десяток ступенек, прошел мимо висящих на стене расписания уроков, плаката «Знание — сила» и увидел Мюффке — тот был при полном параде, в до блеска начищенных ботинках, с «Железным крестом» на отглаженном мундире.

— Здравие желаю! — поздоровался Дьяков, в ответ Мюффке лишь кивнул. Трое миновали двор, дошагали по безлюдной улице до городской площади, где согнанные жители испуганно жались друг к другу, отводили взгляды от помоста со столбом, перекладиной, свисающей веревочной петлей.

Дьяков точно уперся в глухую стену. Ноги одеревенели, приросли к мостовой. Тело обдало жаром, лоб, ладони стали мокрыми, по груди потекла струйка пота.

«Петля для меня, мне в ней висеть!»

Ефрейтор подтолкнул Дьякова, но он не шелохнулся. Мюффке понял причину объявшего перебежчика ужаса, успокоил:

— Вам доверена весьма ответственная и почетная миссия по приведению в исполнение приговора. Докажите, что пришли к освободителям России от большевистского рабства с чистыми помыслами, благородной целью отомстить за перенесенные унижения.

С плеч Дьякова точно свалился тяжелый груз. Вернулась способность двигаться. Глубоко вздохнул, рукавом вытер мокрое лицо и на полусогнутых ногах поднялся на помост. «Напрасно перетрусил, чуть от страха не наложил в штаны».

Привели давно не брившегося человека в мятой гимнастерке с петлицами, с глубоко запавшими глазами, засохшим кровоподтёком в углу рта, слипшимися волосами, со связанными руками.

«По виду мой ровесник, — определил Дьяков. — Судя по кубикам, нашивке на рукаве, старший лейтенант, политрук».

Мюффке протянул лист.

— Зачитайте.

Дьяков откашлялся и изменившимся, ставшим сиплым голосом огласил приказ населению не сметь скрывать прячущихся красноармейцев, сообщать местопребывание работников партийных, советских органов, сдать имеющееся на руках оружие, не противодействовать оккупационной власти — за неисполнение расстрел. Завершался текст приговором большевистскому комиссару. После каждой фразы Дьяков делал многозначительную паузу, чтобы произнесенное дошло до сознания горожан. Читал и косился на Мюффке.

«Лицо каменное. Спокоен, словно все происходящее для него привычно. Почему не сам огласил приказ с приговором — по-русски говорит вполне прилично, лишь в некоторых словах неправильно ставит ударения».

— Исполняйте! — поторопил оберштурмбанфюрер.

Дьяков, еле сдерживая в руках дрожь, на подогнувшихся в коленях ногах подошел к политруку.

«Нельзя показывать слабость, иначе не примут на службу — трусливые им ни к чему…».

— Помочь встать на табурет?

— От пособника фашистов, их холуя, прихвостня помощь не приму, — ответил приговоренный.

Дьяков вспомнил, что пятерым предводителям восстания 1 декабря 1825 года на эшафоте на головы надели мешки, у одного тогда оборвалась веревка, пришлось вешать повторно. Подумал: «И этому надо бы набросить мешок».

Накинул на шею приговоренного петлю, затянул ее. Когда политрук поднялся на табурет, ногой выбил под ним опору. Отступил на пару шагов и в накрывшей площадь настороженной тишине услышал приказ человека с фотоаппаратом: