На Врангеля. Повесть о перекопских боях

Есть группа авторов, которые в одном воспоминании хотят охватить всю свою жизнь. Один товарищ родился в 70-х годах — правда, родился в бурной обстановке: на сенокосе, в бурю, под свет молнии и грохот грома; потом много десятков лет вел обычную трудовую жизнь, а во время советско-польской войны попал на фронт делопроизводителем обоза второго разряда. Нет спора, и делопроизводители вели нужную работу во время войны и нередко выступали в роли героев, но нужно ли исписать триста страниц о всей жизни автора (долгая жизнь!) и только пять страниц оставить на гражданскую войну.

Ряд авторов вместо предельной простоты и правдивости в рассказе о героике гражданской войны распевают «гром победы, раздавайся» и тем самым превращают драматический эпизод в фарс. Вот к примеру рассказ об одном кустанайском герое.

«Отправляясь в опасный путь, Плахотник из предосторожности вырядился в бравого атамана, нацепив на грудь какие-то неправдоподобные, нигде не виданные знаки отличия.

По пути в Тогузак Плахотник напоролся на казачью сотню.

Ничтоже сумняшеся он небрежно подозвал командира сотни. Офицер, увидев перед собой по меньшей мере полковника генерального штаба, от неожиданности скомандовал: „Смирно!“

— Разрешите узнать, с кем имею честь?..

Плахотник, небрежно взбросив к виску два пальца, назвал такую должность, что окончательно опешившему офицеру, прежде чем расшифровать ее, потребовалось бы окончить военную академию.

— Очень, очень рад, ваше превосходительство! — закозырял он, молодцевато гарцуя перед казаками: дескать, видали, с кем разговоры ведет ваш начальник?

Очевидно офицеру хотелось продлить это удовольствие. Спешившись, он кинул уздечку вестовому и доложил, почесывая рябоватый подбородок:

— Мы, ваше превосходительство, разыскиваем одну сволочь, большевистского организатора Плахотника.

Рука Ивана Васильевича невидимо дрогнула.

— О-о!.. Этот мерзавец? Слыхал о нем, как же! Но… — Плахотник усмехнулся, — вы опоздали, господин офицер! Я сам принял меры. Его банда разогнана. — В голосе Плахотника зазвучали гневные нотки. — Я обращаю внимание вашего атамана на то, что он соизволил поздно спохватиться. Это недопустимо. А сейчас — сейчас не время заниматься каким-то Плахотником, когда под напором красных наши доблестные части бегут, мать их… извините! Вам, надеюсь, известно это, господин офицер?

— Никак нет! — растерянно проговорил он. — Как прикажете быть дальше, ваше превосходительства?

Игра была выиграна. Плахотник почувствовал это, и легкое, приятное изнеможение охватило его на секунду» [1] К. Борозенцов . «За власть Советов». О той, как кустанайские партизаны боролись против Колчака в 1918–1919 гг, Гихл. 1932 г, Стр. 74–75. .

Что может почерпнуть из этого бахвальства наша молодежь?

Один из авторов, тов. Лихачев, кстати, написавший недурной очерк о борьбе броневых частей, пишет:

«Алексей Максимович Горький, обращаясь к участникам гражданской войны, просил описывать, кто как сможет, отдельные эпизоды из своей боевой жизни для того, чтобы из них сложить целый очерк гражданской войны — очерк борьбы рабочего класса за октябрьские завоевания.

После этого призыва я повстречался с рядом товарищей, которые в один голос заявили о том, что призыв тов. Горького разбудил в них энергию и они обязательно напишут странички из своей боевой жизни. К такому убеждению пришел и я. Писать надо, но что и как писать — это для нашего брата самая тяжелая задача. Я, как очевидно и многие другие, не раз брался за это дело, но, как только доходил до 2–3-й страницы, летопись сразу же прерывалась. В самом деле, легко и хорошо получается тогда, когда делаешь эти воспоминания на каком-либо собрании или в кругу своих товарищей, — но когда начинаешь описывать их на бумаге, это скоро надоедает, и карандаш оказывается настолько тяжел, что мне по своей прошлой профессии легче было бы перебросать тысячу пудов угля в топку паровоза, чем заниматься этой писаниной. Да и кроме того не знаешь, насколько окажутся полезными эти труды».

В том-то и штука, что не нужно ворочать пуды при писании истории, а просто записать то, что вы рассказали своим товарищам. Только и всего. Вот, к примеру, как сделал это бывший красноармеец 34-й дивизии тов. Лазарев П., рассказавший о положении красноармейцев в плену у генерала Фостикова. Автор малограмотный, действительно еле пишет, а между тем как просто и ярко приведен следующий факт:

«…собрали нас и погнали в штаб Фостикова. Генерал Фостиков собрал нас, выстроил в 2 ряда и скомандовал: „Великое донское войско, 2 шага вперед“; те отошли, он их дальше увел и также отобрал, кто был кубанцы, казаки, отвел дальше от нас и чего-то митинговал, мы только слышали: „постараемся“. Те сволочи, с которыми мы бились 4 года и угнали к Черному морю, которых наша милостивая рука пустила по домам, вторично пошли на нас.

Дальше генерал к нам обращается: „ваньки“, — это он нас, старых красноармейцев, называет ваньками, — „не стесняясь говорите, кто из вас коммунист. Если вы умолчите, я сейчас же вас расстреляю, а я все равно знаю, кто коммунист, вот у меня в кармане документ“, — стуча себя по кармашку. Все молчали. Потом он подходит к правому флангу, начинает считать до пяти и пятого расстреливать, говоря: „если вы не скажете“. И один, не знаю фамилии, дрогнул, затрясся, как старая баба, и сказал: „Два, говорит, Лазарева“ — другой был мой двоюродный брат, тоже Лазарев».

Как видите, автор не гнался за готовой формой, автор не мучился неверной мыслью, что писать надо как-то иначе, чем говорить, а правдиво записал то, что было, а в этом и весь смысл предпринятой нами работы. Писать просто и правдиво, не выдумывая.

Вот еще недурной пример такого правдивого и простого описания — рассказ красноармейца 253 полка о гибели пулеметчика Гусева на колчаковском фронте:

«Гусев Никита — молодой доброволец из села Покровского Свердловского округа, ложась спать, опять, как и всегда, возле себя кладет бомбу, говоря: вот эта закуска у меня не для белых, а для самого себя, так как живым в плен никогда не сдамся, а если только попаду в плен, то этой бомбой себя взорву. Так оно и вышло… Время около 11 часов ночи, уже все замолкают, некоторые начинают засыпать. Выстрел, второй, мы все соскакиваем за винтовки и за пулеметы. Выскакиваем на улицу, со стороны противника уже стрельба во-всю. Деревенька Новоселки очень маленькая, не больше 10 домов, в лесу. В Новоселках нас стояло около трех рот… Пробежав шагов пятьдесят вперед, наша цепь начала редеть — белые строчат по нас во-всю из пулеметов и винтовок. Ложимся. Мы также в свою очередь строчим. По цепи передают: командный состав у нас выбит, некому руководить боем. Попадает пуля в кожух нашего пулемета. Ранены и убиты пулеметчики. Ствол у пулемета сильно разгорелся, пулемет перестал работать. В тот момент по цепи передают: отступать в старые окопы к изгороди. Отступаем. Нет возможности тяжело раненых взять с собой, белые засыпают пулями. Не прошло десяти минут после отступления, как слышим взрыв бомб на том месте, где стоял наш пулемет. Это раненый — наш герой пулеметчик Гусев Никита — тот, который говорил, что живой в плен не дамся, думая, что мы отступили навсегда, а он остался у белых, — взорвал себя».