Фил Коллинз - Я еще жив. Автобиография [litres]

Когда наступил 1967 год, The Real Thing начинала распадаться. Тот дикий энтузиазм, овладевший нами в первые годы обучения в школе, превратился в серьезное стремление стать профессиональными танцорами и актерами, но для меня – в гораздо меньшей степени. Самоуверенный шестнадцатилетний парень был убежден, что впереди его ждало светлое будущее. Если честно, я тогда совсем не был уверен, что наша следующая трендам того времени группа прожила бы долго. Но даже если и так, я бы не был в ней так заинтересован. Однако я играл в ней, пока она окончательно не изжила себя, а затем я записывался с другими людьми. После успешной работы с ними я сумел попасть в большой джазовый мир шоу-бендов и биг-бендов. Тогда я серьезно увлекался музыкой Бадди Рича, Каунта Бэйси и Джона Колтрейна, поэтому такой путь вверх по карьерной лестнице казался для меня естественным. На закате своего творчества я играл в оркестре одной из лучших театральных постановок Лондона. Те актеры, с которыми я играл в «Оливере!», казались довольно счастливыми.

Повторюсь: это казалось логичным продолжением для меня. Но это значило, что я должен был научиться читать музыку с листа. Я вернулся к этому спустя некоторое время.

Ах, эта юношеская наивность. В 1967 году мне, шестнадцатилетнему, просто срывало крышу от Younger Than Yesterday и Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band – альбомов The Byrds и The Beatles соответственно. Эти альбомы сыграли важнейшую роль не только в истории рока, но и в моей жизни. Они были выпущены с разницей в пять месяцев, и моя жизнь уже не была прежней. Я стал собирать цветные постеры, покрасил всю свою спальню в черный – на тот момент она уже была полностью моей, так как Клайв покинул дом, чтобы жениться на Мэрилин (милой девушке) и сконцентрироваться на карьере профессионального мультипликатора, – и обклеил одну стену алюминиевой фольгой. Можно было легко распознать фрика на Хансворт-роуд, 453. Так как мне не сиделось на месте, я бы с радостью согласился поучаствовать в психоделической революции, если бы меня взяли. К сожалению, сначала мне предстояла важная встреча с коровой на ферме в Гилфорде.

Тогда я уже успел сыграть несколько ролей, будучи учеником старших классов в школе Барбары Спик. Роли мне предлагали частенько. От большинства из них я отказываюсь, к маминому большому сожалению. Но я решил взяться за работу в кино, которую мне предложили «Children’s Film Foundation» – поставщики неплохих фильмов для кинотеатров субботнего утра. Такой вид кинотеатров стал крайне популярным в середине шестидесятых – не в последнюю очередь потому, что родители могли там без опасения оставить детей и спокойно пойти по магазинам. «Ну и что с того, что короткометражный фильм назывался «Корова по имени Несчастье» и не совсем вписывался в рамки тяжелой психоделики? – думал я. – Ведь благодаря ему меня смогут увидеть на большом экране дети по всей стране. И я также смогу покупать тряпки в стиле милитари». К тому же у меня была главная роль – после коровы, разумеется.

Фильм снимался в Гилфорде, в котором забавным образом я буду проводить много времени спустя несколько лет, когда мы с Эриком Клэптоном будем жить за городом по соседству. Но в 1967 мне казалось, что Гилфорд находился далеко от Хаунслоу и представлял собой свиную ферму, ужасный запах которой я помню до сих пор.

В то ароматное «Лето любви» [14]я быстро понял, что совершил ошибку, согласившись на главную роль в этом фильме. Это был фильм Children’s Film Foundation, ориентированный на то, чтобы по субботним утрам развлекать детей. Маленьких детей. Поэтому нам нужно было играть соответственным образом – как герои Энид Блайтон [15] Одна из самых успешных подростковых писательниц XX века. . Сюжет сводился к следующему: мальчик находит корову, мальчик теряет корову, мальчик находит корову. Мне нужно было явиться, увидеть, что происходит, развернуться и уйти. Но вместо этого я обживался с представителями крупного рогатого скота.

Для «слишком крутого для школы» шестнадцатилетнего барабанщика с головой, забитой альбомами The Beatles, это было равносильно смерти. Что не было достойным поведением с моей стороны. В моей речи все еще было слышно что-то от воровского акцента Доджера, и я решил сыграть свою роль с некоторой ист-эндской нахальной развязностью. Режиссера это не впечатлило. Проблемой было то, что он также был и сценаристом. Поэтому было неудивительно, что он так дорожил своим сценарием и совсем не хотел, чтобы в его «видение» картины вмешивался какой-то сопляк, мысли которого были совсем не на съемочной площадке.

«Ах, Филипп, – вздыхает он со своим явным австралийским акцентом, раздраженный очередной моей репликой со слишком ярко выраженным произношением кокни [16]. – Не мог бы ты вместо этого произнести это вот так… »

В конце концов его терпение лопнуло, и он вычеркнул меня из сценария: в самой середине развития событий главный герой таинственным образом исчезает на своем велосипеде.

«О, Майкл, ты действительно должен уехать на велосипеде?»

«Да, боюсь, что я должен…» – отвечаю я сбивчиво. И уезжаю искать корову.

Никакого адекватного объяснения моего исчезновения не было – я просто больше не появляюсь на экране. Таким образом, меня освободили от съемок в середине фильма, но мне все равно нужно было вернуться, чтобы снять кульминационный момент «Коровы по имени Несчастье» (спойлер: корова выиграет первый приз на выступлении в графстве). Раздражение смешалось с разочарованием. Я тихо вздохнул: с меня хватит.

Однако я не совсем покончил с этим. В начале 1968 года мама нашла мне работу в еще одном фильме. Это также был детский фильм, но проект был серьезным: адаптация книги, написанной Яном Флемингом – автором книг о Джеймсе Бонде; сценарий был создан детским писателем Роальдом Далем; музыку к фильму написали братья Шерман из «Disney», выигрывавшие «Оскар» (они также работали с «Книгой джунглей» и «Мэри Поппинс»); и режиссером был Кен Хьюз, который только что закончил снимать фильм о Джеймсе Бонде «Казино «Рояль». В моей роли не было слов – я был только в массовке, как в «Вечере трудного дня», – но благодаря этому фильму я мог не ходить в школу неделю, а также сниматься в знаменитой Pinewood Studios.

Я все хорошо обдумал: для семнадцатилетнего паренька, который противился всем ограничениям в детстве, «Пиф-паф ой-ой-ой» был отличным вариантом. На бумаге по крайней мере.

На Pinewood Studios были сотни детей, отправленных туда на кастинг, из самых разных школ. Повсюду были их сопроводители и учителя, и дети постоянно старались улизнуть от них всеми способами. Когда ты не в школе, ты хочешь как можно меньше заниматься тем, чем обычно там занимаешься.

Я не помню, чтобы я встретил хоть кого-либо из актеров. Мы были всего лишь массовкой, поэтому мы были отдельно от звезд – никакого Дика Ван Дайка, Бенни Хилла или Джеймса Робертсона Джастиса. Но я точно помню, что у меня было что-то вроде кисты на лбу, на которую была наложена повязка, по совету доктора. Мы, пойманные страшным похитителем детей, должны были выглядеть побитыми, испачканными и грязными. Но, когда в процессе монтажа Кен Хьюз увидел мою кристально чистую, аккуратно наложенную повязку, он вырезал меня из фильма. Проваливай со сцены, Коллинз. Снова.