Софья Богатырева - Серебряный век в нашем доме

В 1964 году я не знала, а вернее, не хотела знать подробности конфликта, инстинктивно опасаясь, что В.Б. предстает тут не в лучшем виде. Только ощущала, что ему нанесен удар. Что его следует поддержать. Но пути к тому не видела.

А Р.О. тем временем включил меня в свиту и таскал за собой повсюду. Свита ему нужна: он привык находиться в окружении учеников, студентов, младших коллег, глядеться в их лица, как в зеркало. Но тут больше: он любит властвовать, но он и любит радовать. Когда его пригласили в Грузию, а у него оказался непотраченный гонорар в неконвертируемых рублях, он прихватил с собой целую команду: Бориса Успенского, Константина Богатырева и меня; подарил нам фантастическое путешествие по одной из красивейших стран на Земле. Разумеется, я была очарована Романом, но, памятуя мамины предостережения насчет “амикошонства”, пыталась уклоняться от чести не по чину, держаться “в рамках приличия”, соблюдать дистанцию, что, увы, не всегда удавалось. Его лекции и выступления не пропускала, однако сопровождать на приемы и встречи не считала уместным, а его забавляла моя робость и серьезное отношение к “таким пустякам”. Попытки отказаться-отвертеться или проваливались или, того хуже, оборачивались против меня. Жуткое воспоминание осталось от поездки к Эренбургу.

Якобсон читал лекцию в старом здании МГУ на Моховой, где я еще не так давно училась, оттуда должен был отправиться на обед к Эренбургам на дачу в Новый Иерусалим. Отец и сын Богатыревы, коротко знакомые с четой Эренбургов, решили составить ему компанию. Машина дожидалась на Никитской, Петр Григорьевич и Костя в ней разместились, а Роман Осипович, продолжая отвечать на вопросы высыпавших его проводить, внимая комплиментам и благодарностям, пожимая чьи-то руки, принимая чьи-то книги и оттиски, стал деловито, ловким и крепким движением, и меня туда упихивать, причем я бормотала, что меня не звали и я никуда не поеду, а он в тон приговаривал, что его звали, но он тогда тоже никуда не поедет, а Костя смотрел на меня волком, как бы вопрошая: “Как ты смеешь перечить Роману?!”, а кто-то пытался уточнить состав Пражского лингвистического кружка, а шофер напоминал, что здесь запрещена парковка… Сцена становилась с каждой секундой нелепей, мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться и забраться в салон. Машина тронулась, мир восстановился, Р.О., устроившись рядом с водителем вполоборота к нам, расслабился, развалился, попросил Костю почитать ему Рильке и – немедленно погрузился в сон.

В советское время поездка в не самое ближнее Подмосковье с иностранцем представляла собой приключение сродни выезду за рубеж: требовалось особое разрешение, которое каждый чиновник дорожной службы, томящийся на развилке, обязан был проверять. Наше, похоже, было спущено с каких-то заоблачных высот: машину не только не останавливали, но, более того, на очередном пропускном пункте навстречу ей из будки, как чертик из бутылки, выскакивал чин, вскидывал руку к козырьку, замирал в почтительности и стоял, как любопытный суслик на задних лапках, пока не исчезал в зеркальце заднего вида, так что домчались мы в одночасье. Роман все пропустил, а не пропустил бы, так не понял, наших безумных правил не ведая. Зато по приезде, выспавшийся, свеженький, не поленился меня доконать:

– Вот эта, – кивок в мою сторону, – наотрез отказывалась тебя видеть, еле уломал, – сообщил он Илье Григорьевичу. А великолепная Любовь Михайловна Козинцова, окинув взглядом и пересчитав в уме нашу компанию, вчетверо преувеличивающую ее ожидания, вместо “Здравствуйте” обронила: “Скатерти не хватит”.

В самом деле, обед был сервирован на салфетках.

Все упростилось, когда начиная с 1964 года Роман стал приезжать с женой. Кристина Поморска, третья его жена, по возрасту располагалась на полдороге между мною и Костей: на три года моложе Кости, на четыре старше меня, на тридцать два моложе мужа, и оказалась ну совершенно, что называется, своей в доску. Втроем мы частенько отрывались от старших. В отличие от Р.О. Кристина не впадала в эйфорию, напротив, подшучивала над мужем, постоянно ругавшим Штаты и восхвалявшим – если не Советский Союз, то видевшуюся ему сквозь него Россию. К месту, не к месту он отпускал замечания вроде: “в Америке дышать нечем”, “весны не бывает, всего полдня в году”, “трава не растет”, “летчики не умеют посадить самолет комфортно для пассажиров”, что Кристина не уставала с насмешкой парировать.

Отношение к нашей стране даже в ее тогдашнем уродливом виде было у Якобсона реализацией найденной им метафоры: “Россия – мать. Чехия – первая любовь. Франция – прекрасная любовница. Америка – брак по расчету”, – так обозначал он свои перемещения по Земному шару. Что тут скажешь: мать по определению неподсудна, к матери какие могут быть претензии? Она прекрасна, и всё тут.

А Кристина – та родилась в Восточной Польше, к моменту “освобождения” Польши от независимости в 1939 году ей минуло одиннадцать, семья была выслана в Казахстан, ей любить Советский Союз было не за что. Иллюзий она не питала, в отличие от мужа не умилялась, не обольщалась, слежку за собой и Р.О. замечала. Якобсон в Москве был нарасхват, в уникальном качестве “разрешенного международного шпиона” встречался с множеством людей и, естественно, находился всегда под присмотром. Поскольку каждая минута у него бывала расписана, друзей, в том числе нас с Костей, он приглашал к завтраку, ранним утром до начала рабочего дня. В это время, с восьми до девяти утра, ресторан гостиницы “Украина” (или в другой приезд – “Москва”) бывал почти пуст, однако за одним из ближайших (но нет, не за соседним) столиком всякий раз оказывалась веселая компания, в столь неподходящий час они что-то праздновали и всё щелкали фотоаппаратами. Роман отказывался верить, что это снимали, даже не особо скрываясь, его и его гостей. Когда мы возвращались из Тбилиси в Москву, за спиной у него и Кристины помещались два молодых человека, удивительно друг на друга похожих, а третье кресло – единственное свободное место в самолете – оставалось пустым. В том же ряду через проход маялась бабушка с немаленьким вертлявым ребеночком на коленях и все просила кого-нибудь из парней поменяться с нею местами, чтобы ей отсадить непоседу. Молодые люди в ответ тупо мотали башками и прикладывали руки к сердцу в знак извинения: ну никак, мол, при всем желании, нет такой возможности. Настырная бабушка призвала в помощь стюардессу, та высказалась в смысле “занимайте места согласно купленным билетам”. “Неужто не ясно, что ребята на работе: следят за нами, слушают, записывают, готовят отчет”, – прокомментировала в полный голос Кристина. Стюардесса и парни промолчали, сделав вид, что не расслышали, а бедная бабушка прижала внука к груди и в ужасе от нас отвернулась. Забавно, что при нашей привычке везде видеть государево око опричников случались ошибки и противоположного характера. О прибытии Романа Осиповича в Тбилиси встречавшие рассказывали так: “Появился профессор Якобсон, за ним – двое в штатском” – “Нет, что вы, они как раз наоборот!” – возражали более осведомленные. “Двое в штатском” в данном случае были Константин Богатырев и Борис Успенский – в самом деле, как раз наоборот.